Содержание
Бабушка Дарья Корнеевна Клещева
Тетя Матрена Степановна Клещева
Тетя Ольга Степановна Клещева
Павловская родня со стороны матери
Бабушка Евдокия Васильевна Кропотова (Покровская)
Тетя Серафима Александровна Кривошеева (Кропотова)
Тетя Валентина Александровна Кропотова
Тетя Мария Александровна Калицкая (Кропотова)
Дядя Юрий Александрович Кропотов
Отец Федор Степанович Клещев
Мама Людмила Александровна Клещева (Кропотова)
Сестра Вера и брат Валентин
Валентин Федорович Клещев
Вера Федоровна Срочко (Клещева)
Ольга Федоровна Ковалева ( Клещева)
Нина Федоровна Орлова (Клещева)
Наталья Федоровна Талагаева (Клещева)
Александр Федорович Клещев
Захар Ефимович Протченко
История одной семьи
не менее интересна и ценна,
чем история целого народа
или государства.
У меня сохранились скудные сведения о моей родословной. В мое время считалось зазорным интересоваться прошлым. Вот я и решила записать то малое, что сохранила память.
Дорогие мои дети и внуки, хочу оставить вам краткие сведения о ваших предках. Родилась я в Лопазне, вернее, по дороге из Лопазны в Павловку, в деревне Шулаковка, в доме Покорских (это историческая фамилия). С дочерью Покорских Дорой мама была дружна. Маму со мною взяли в Павловку, там меня крестили, дали имя Маргарита. Моей крестной стала жена моего дяди Юры тетя Варя. День рождения сейчас трудно установить. Повидимому, это был август месяц. Мать моя Людмила Александровна Клещева (Кропотова), отец Федор Степанович Клещев были сельские учителя.
В первой четверти XIX века в село Лопазну (Мглинского уезда Черниговской губернии) приехали три брата Клещевы из Костромы. Это были мастеровые люди-сапожники и кузнецы. Отсюда фамилия Клещевы-клещи. Они навечно обосновались в Лопазне.
Одним из них и был мой прадед Куприян Клещев. Он был младшим в семье. Его сдали в солдаты. Он 25 лет прослужил в армии, но остался жив и вернулся к своей семье. Женат был на дочери управляющего имениями графа Гудовича. Управляющий и содержал семью своей дочери, которая состояла из трех дочерей и двух сыновей.
Прадед был человек бывалый, умный, грамотный, знающий. Писал односельчанам жалобы, прошения, письма, лечил от многих болезней (например, от желтухи и др.), слыл знахарем. К нему часто обращались девушки с просьбой приворожить жениха. И прадед, лукаво улыбаясь, давал совсем невинное снадобье. Спустя некоторое время, наивная девушка приходила благодарить и уверяла, что оно очень помогло. Старший сын его Степан Куприянович Клещев и был моим дедушкой. Я его не видела, и мой отец его еле помнил. Он умер совсем молодым. Уехал па заработки в Рыбинск и там погиб во время эпидемии.
Бабушка Дарья Корнеевна Клещева
О бабушке следует рассказать подробнее. Это была яркая личность, человек твердой воли и решительных действий. Оставшись совсем молодой с четырьмя детьми на руках, без всяких средств к существованию, она не пала духом, нашла в себе силы вырастить детей и трем из них дать образование. И это в то время, когда все поголовно были неграмотные. Она родилась в местечке Душатино в семье крепостного портного. Это было поместье графов Гудовичей. Даша помнила крепостное право и отмену его. Ее, маленькую девочку, мать повела в церковь, где было торжественное богослужение в честь освобождения крестьян от крепостной зависимости. Она тогда не понимала, почему люди смеются, обнимаются, плачут, целуются. Так люди выражали свою радость в связи с отменой крепостного права Отца своего она плохо помнит. Он был крепостной портной графов Гудовичей. Чем-то не угодил своим господам (к празднику не успел сшить костюмы), был сдан в солдаты и там погиб. Дашенька осталась сиротой. Ее мать, что тогда было крайне редко, отдала Дашеньку дьякону учиться грамоте. Годы учения оставили у бабушки тягостные воспоминания. Она с содроганием вспоминала, каким истязаниям подвергали мальчиков. Девочку не наказывали. Когда Дашенька подросла, ее взяли господа в дом горничной.
Моя прабабушка, дочь управляющего имениями графов Гудовичей, взяла себе невесток из Душатина (она сама была родом оттуда). За старшего сына Степана-Дашу, за младшего-дочь дьякона Варю. Так моя бабушка оказалась в Лопазне. В семье ее свекра было два сына и три дочери. Дочерей скоро выдали замуж. Одну во Мглин, в богатый дом Борозных. Они имели мельницы, много земли. Я помню, как к нам в Лопазну по храмовым праздникам из Мглина приходила маленькая худенькая старушка. В нашей семье ее звали тетка Таиса. Вторая дочь Прасковья была выдана за лопазненского парня по фамилии Гавриленко. Но вскоре овдовела и вторично вышла замуж во Мглин за вдовца. Судьба ее печальна. Она очень любила своего первого мужа и тосковала о нем. Под старость ослепла и много терпела от деспотического нрава своей невестки. Третью дочь выдали в Костеничи. Замужество ее было неудачное. Иван (брат моего дедушки), в молодости веселый, интересный, обаятельный, без памяти влюбился во вдовушку, женщину легкого поведения. Родители сделали все возможное и невозможное, чтобы этот брак не состоялся. Против его воли прабабушка моя сосватала ему в Душатине дочь дьякона Варвару Павловну. После брака Иван сильно изменился. Из веселого, обаятельного парня превратился в угрюмого, мрачного, раздражительного человека. Таким его запомнила моя тетя Ольга Степановна.
У него было двое детей. Дочь Катя, которая еще молодой умерла от туберкулеза, и сын Дмитрий, красавец, мечта всех лопазненских девушек. Он погиб во время войны 14-го года. Варвару Павловну помню. Это была полная, розовощекая женщина среднего роста. С нею случился паралич. Передвигалась она с трудом. Она была крестная моего отца. В нашей семье ее звали Павловна.
Моя бабушка Дарья Корнеевна была небольшого роста, голубоглазая, белокурая, красивая женщина, умная, энергичная, грамотная. В огромном селе Лопазна только три человека умели писать и читать. Это бабушка, ее свекор Куприян и богатая торговка, еврейка Сара. Бабушка рано осталась вдовой с четырьмя детьми на руках. Это была великая труженица. Она вместе со старшей дочерью Олей обшивала всю Лопазну. Выбивалась из сил, но дала трем детям образование. Умерла она в 1929 году от болезни почек. Дядя Ваня и мой отец Федор Степанович окончили Мглинское городское училище и блестяще сдали экзамены на народных учителей в Суражской учительской семинарии. Работали они ведущими учителями в земских школах Мглинского уезда. Пользовались почетом и уважением. О дяде Ване упоминается в книге «Черниговская епархия».
Тетя Матрена Степановна Клещева (1880-1958гг.)
Тетя Мотя пошла в бабушку, белокурая, голубоглазая, небольшого роста, очень симпатичная, светлая коса ниже пояса. Она окончила курсы сестер милосердия и работала старшей хирургической сестрой на Украине в больницах Терещенко, крупного сахарозаводчика. Во время империалистической войны работала в военном госпитале, учрежденном императрицей Марией Федоровной, встречалась с членами императорской семьи и Николаем II. О них она сохранила самые светлые, теплые воспоминания. Она говорила: "Это такие хорошие, простые, чуткие, душевные люди".
Матрена Степановна-участница двух войн: первой мировой и гражданской. Она работала старшей хирургической сестрой в полевых госпиталях. Ее высоко ценили врачи, с которыми ей приходилось работать. У Матрены Степановны были умные, чуткие руки и большое сердце. Тысячи бойцов обязаны ей спасением своей жизни. Уже после войны она получала массу благодарственных писем от спасенных ею людей.
Тетя дважды была замужем. Первый ее муж, сподвижник Савинкова, был убит во время вечернего чая выстрелом в окно. Через большой промежуток времени она вторично вышла замуж за богатого купца Петра Яковлевича Горбатенко. Это были крупные торговцы, которые во многих городах Украины имели дома. После революции тетя жила и работала в местечке Середина Буда. Муж ее был репрессирован и погиб в сталинских лагерях. Умерла она в поселке Красный пахарь в 1958г., там же и похоронена.
Тетя Ольга Степановна Клещева (1877-1957гг.)
Старшая сестра отца - тетя Оля, была самоотверженная натура. Она всю себя посвятила семье, воспитанию братьев и сестры, отказавшись от личного счастья. Они вместе с бабушкой работали, не покладая рук: шили, снимали для обработки огороды. Тетя была хороша собою. Высокая, стройная, кареглазая, с темными, пышными волосами. Когда тетя Оля и тетя Мотя, молодые, красивые, прекрасно и со вкусом одетые, появлялись в церкви, все взоры обращались на них. Тетя была умна, грамотна (она окончила начальную школу), остроумна, пользовалась большим успехом у молодых людей, многие добивались ее руки и сердца. Но замуж она так и не вышла. Я смутно помню семейное предание: тетя была влюблена в учителя, тот отвечал взаимностью, сделал ей предложение. И вдруг внезапно женился на богатой невесте с огромным приданым. Тетя тяжело переживала эту измену. И больше не решилась ни с кем связывать свою жизнь.
Великая труженица и искусная мастерица, она шила, вязала удивительной красоты скатерти для себя и для продажи, вышивала. Тетя одевала своих братьев с таким вкусом и изяществом, что когда они проносились в пролетке по Мглину, все барышни бросились к окнам.
Сильнее всех тетя любила моего папу, своего младшего брата. Эту любовь она перенесла на нас, его детей. А нас в семье было семеро. Тетю Олю я сильно любила и теперь люблю. Большую часть детства я провела у нее в Лопазне. Высокие понятия нравственности я усвоила от тети. Она умела на конкретных примерах показать, что хорошо, а что дурно с точки зрения нравственности. Эти примеры запомнились мне на всю жизнь. Трудно измерить, оценить ту самоотверженность, любовь, заботу, которую дарила нам тетя. Великая труженица, она все время была занята по дому, хозяйству, на огороде, в поле, шила. Особенно много было работы в предпраздничные дни, тетю заваливали заказами. И всем хотелось, чтобы к празднику были готовы обновы. Ей приходилось работать ночами. Я не знаю, когда она отдыхала. Платили ей копейки. И эти скудные средства она тратила на нас. К праздникам тетя шила нам нарядные платья, готовила вкусные обеды, дарила подарки и сладости. Она сама очень любила сладкое, но отказывала себе и заработанные жалкие гроши спешила потратить на нас. Я до сих пор не могу простить себе, что я не выполнила ее последнюю просьбу. Она просила купить ей сахар, сахару тогда в продаже не было. Пока я искала, тетя умерла. Это до сих пор меня угнетает.
Избушка тети была своеобразным центром, куда стекались сельские новости. Я помню, что у тети всегда было многолюдно. Одни приносили заказы, другие забирали готовые вещи, и здесь же горячо обсуждалось все, что происходило в деревне: ссоры, драки, болезни, романы. Меня особенно поразило одно событие: после ссоры с женихом девушка сошла с ума, другая пыталась отравиться серой, но была спасена. Это была Суровенко Варвара Ивановна, моя будущая учительница. У нее был бурный роман с Михаилом Химичем. Они были комсомольские вожаки. И вдруг разрыв. Судьбы их окончательно разошлись. Он стал военным, она учительницей. Их уже нет в живых. Он умер от разрыва сердца в конце 40-х годов. Она во время оккупации вступила в партизанский отряд Коленченко. В первые дни освобождения Мглинского района, в конце сентября 1943г., погибла от пули пьяного негодяя. Произошло это в Тонконоговке (хутор Авраменков).
Но вернемся к тете. В последние годы жизни она бедствовала. Иногда бросала свою избушку и какое-то время жила то в деревне Липки у моих двоюродных сестер, то у сестры Оли в Оболешево. Наконец, за нею приехала тетя Мотя и увезла ее в Середину Буду. И когда они стали совсем старенькие и беспомощные, мы перевезли их на родину. Умерла она в поселке Красный Пахарь 5-го декабря 1957 года, там и похоронена. На краснопахарском кладбище у меня три дорогие могилы: тети Оли, тети Моти и двоюродной сестры Наташи. Я навещаю их. Последний раз я была там весной 1999г. с сыном Васей.
ПАВЛОВСКАЯ РОДНЯ СО СТОРОНЫ МАТЕРИ
Моя мама, Людмила Александровна, вышла из духовной среды, насчитывающей несколько поколений. Ее отец, Александр Кропотов, был священником в селе Павловка Мглинского уезда Черниговской губернии. Дедушка мамы, Василий Покровский, был дьяконом в г. Карачеве. С этой стороны мы находимся в родстве с известным писателем Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Моя бабушка Евдокия Васильевна (в девичестве Покровская) и дедушка писателя Михаил Васильевич Покровский были родными сестрой и братом. А моя мама и мать М. А. Булгакова Варвара Михайловна двоюродные сестры.
Бабушка Евдокия Васильевна Кропотова (Покровская)
Моя павловская бабушка родилась в г. Карачеве Орловской губернии (ныне Брянская область) в семье дьякона Василия Покровского. Семья была большая. У бабушки было много братьев. Из этой семьи вышли известные ученые, врачи, историки. Единственной девочкой в семье была моя бабушка. В семье ее ласково называли Душка. Братья ее получили духовное образование в Орловской семинарии. Однажды они приехали на каникулы со своим товарищем Александром Кропотовым. Здесь Александр встретил юную обаятельную девушку. Они познакомились и полюбили друг друга. А когда он окончил семинарию, они поженились. Дедушка получил место священника в селе Павловка. Был он образованный, умный и очень добрый человек. Дедушка рано умер, но добрая память о нем сохранилась до наших дней. Я помню, когда мы с мамой бывали в Павловке и разговаривали с пожилыми людьми, они трогательно и тепло отзывались о моем дедушке. Он помогал сиротам и вдовам. Сам посещал их, оказывал и духовную, и материальную помощь.
Судьба бабушки и судьба всех ее детей, за исключением тети Тони, была необыкновенно тяжелой, беспросветной. Когда я вспоминаю о них, моих родных, у меня болезненно сжимается сердце. Совсем молодая, бабушка осталась с шестью детьми на руках без всяких средств к существованию. И вот она зимой, в мороз и вьюгу, с грудным ребенком на руках отправилась на лошади в далекий город Чернигов к архиерею просить помощи. Тот очень сочувственно встретил ее, помог, что было в его власти. Он отдал павловский приход (это был приход моего дедушки) ее брату Николаю Васильевичу Покровскому с тем условием, чтобы он помогал бабушке. Семью не выселили из казенного поповского дома, выделили небольшой участок земли. Так они и жили. Бабушка работала день и ночь, она была великая труженица, искусная мастерица. Какие чудесные холсты с узорами она делала! Растила детей, всем дала образование. Умерла она от голода в 30-х годах. С братьями у бабушки не было тесных родственных отношений, кроме как с Николаем Васильевичем Покровским. С семьей Булгаковых общались крайне редко, они жили далеко. До войны в семейном альбоме были фотографии нашего очень большого рода, но в войну они сгорели вместе с домом. История родового древа превратилась в пепел.
Брат бабушки Михаил Васильевич Покровский был протоиереем, настоятелем собора в г. Карачеве. Отец М. Булгакова Афанасий Иванович был профессором, доктором богословия Киевской духовной академии. Биография Булгакова в его произведениях. О нем пишет В. Катаев в книге "Алмазный мой венец". Там он выведен в образе Синеглазого. Вспоминает о Булгакове и В. Каверин в автобиографическом произведении "Освещенные окна".
Тетя Серафима Александровна Кривошеева (Кропотова)
Старшую сестру мамы звали Серафима. Она училась и окончила епархиальное училище в г. Чернигове. Ее назначили учительницей в Павловскую земскую школу. Здесь она встретила заведующего школой Кривошеева Андрея, увлеклась им. Мне теперь трудно сказать, что могло привлечь тетю в нем. Это был уже немолодой, страдающий неизлечимым алкоголизмом, несчастный человек. А тетя была очень привлекательная. Юная (ей было 16 лет), красивая, стройная брюнетка, самая умная в семье. У кого возникали трудные вопросы, шли за советом к Серафиме. Обоюдная симпатия была настолько серьезна, что они решили пожениться. Семья, конечно, допустить этого не могла. Тогда они, наперекор родным, решили тайно обвенчаться.
От родительского гнева первое время их прятала в своем имении местная помещица Меланья Фоминична Байдаковская. Она же была и посредницей между молодыми и родителями невесты. О Меланье Фоминичне Байдаковской здесь тоже следует сказать несколько слов. Это была передовая, гуманная женщина. Она помогала бедным. Из осиротевших семей брала на воспитание детей. Сама за ними ухаживала, воспитывала, лечила, учила. Ее братья, революционеры, были высланы из столицы на родину под надзор полиции. Они были хорошие, опытные врачи, но лечили только бедных крестьян. Люди состоятельные, чтобы попасть к ним на прием, одевались в рубище бедняками.
Но вернемся к тете. Муж ее, несмотря на все обещания и клятвы бросить пить, совсем спился и вскоре умер, оставив молодую жену с тремя малолетними детьми на руках. Тетя воспитала их, всем дала образование. Но судьба ее детей тоже была трагической.
Старший сын Володя окончил гимназию, а затем школу красных командиров. Участвовал в гражданской войне. Это был красивый, стройный брюнет. После войны его демобилизовали. Он устроился в Москве на работу. Все было хорошо, но тут случилась беда. Однажды он возвращался с работы и вдруг почувствовал себя плохо. Зашел в подъезд ближнего дома и дальше не мог ни двинуться с места, ни позвать на помощь. На посту стоял милиционер. Это, по-видимому, было какое-то государственное учреждение. Он стал кричать Володе, чтобы тот уходил, что здесь нельзя останавливаться. Володя все понимал, но сдвинуться с места не мог. С ним случился столбняк. И тогда дурак милиционер выстрелил в него в упор и убил.
Это было страшной трагедией для его матери и всего нашего рода. Помню, как уже вечером, озябшая (было очень холодно и метельно), я вскочила в избу и сразу почувствовала, что случилось что-то страшное. Мои родители сидели за столом, скорбно опустив головы. А посреди комнаты сидел весь в снегу дядя Юра. Это он, не успев раздеться с дороги, привез страшную весть о гибели Володи.
Второго сына тети Серафимы Костю я немного помню. Это был тоже высокий, стройный, красивый блондин. Хорошо играл на балалайке, которую потом подарил моему брагу Вале (Валентину). Он окончил гимназию, работал в Москве, а затем уехал в Сибирь, там и женился. Погиб во время Отечественной войны. У него осталось два сына. Жену его звали Полина Ивановна. После войны Полина Ивановна переписывалась с моей мамой. Из Сибири она высылала маме чудесные посылки: теплые вязаные вещи, сало. Последнее письмо из Сибири получила сестра Наташа. Мамы тогда уже не было. Писала невестка. Полина была очень больна. Они просили выслать им ольховых шишек для лечения. Я помню, как забеспокоился Захар Ефимович. Он ездил в лес, в Голяковку, собирал шишки. Когда шишки были собраны, то оказалось, что в Дуброве утеряли адрес, его не нашли. Так мы не могли выполнить последнюю просьбу костиной жены. Грустно, до сих пор это меня беспокоит.
Младшая дочь тети - Наташа, после гимназии как-то нигде не могла найти работу, жила с матерью. А после смерти тети Серафимы (она умерла внезапно в 30-х годах от воспаления легких) Наташа работала на маслозаводе, в Унече. После войны моя мама забрала ее к себе в поселок Красный пахарь. В 50-х годах она покончила жизнь самоубийством. Почему? Неизвестно. Мама куда-то ушла, а когда вернулась, нашла Наташу мертвой. По-видимому, это произошло в момент нервного расстройства. В поселке она и похоронена.
Тетя Валентина Александровна Кропотова
О второй сестре мамы Валентине у меня почти нет сведений. Она вышла замуж за станового пристава. Он был хохол. Детей у него не было. Тетя Валя воспитывала племянником своего мужа. Они были круглыми сиротами и любили тетю, как родную мать, и горько оплакивали ее, когда она ушла из жизни. Умерла тетя Валя от испанки (это был особо тяжелый вид гриппа) во время гражданской войны.
Третья сестра мамы Антонина. Ее биография широко дана в книге ее сына Виктора Новикова "Шумел сурово брянский лес".
Тетя Мария Александровна Калицкая (Кропотова)
Трагичнее всех сложилась судьба тети Мани. Она была младшая из сестер, совсем небольшого роста, белокурая, круглолицая, с большими голубыми глазами. Тетя Маня окончила епархиальное училище и вышла замуж за священника Ефима Калицкого. В конце 20-х годов муж тети получил приход в селе Великая Дуброва. Старый священник Виноградов умер, освободилось место, и его прислали в Дуброву. Это село находится примерно в 4 км от нашего поселка Красный пахарь. Тетя часто бывала у нас, помогала маме по хозяйству и огороду. Это была очень добрая, милая, симпатичная женщина. Подолгу гостили у нас и их дети. А было их четверо: Лида, Тамара, Сергей и Лариса. Мы тоже ходили в гости в Дуброву, и тетя угощала нас свежими, вкусными булками. В начале 30-х годов священника Калицкого арестовали и сослали на строительство Беломоро-Балтийского канала. Там он и погиб.
На долю семьи выпали страшные испытания. Тетю, как жену священника, на работу не принимали. Квартиры не было. Из милости добрые люди давали им временное пристанище. Семья голодала. Дети просили милостыню и возвращались с пустыми руками, потому что в стране стоял повальный голод. Я помню, как двери нашего дома не закрывались от нищих. Люди от голода ходили со страшными стеклянными лицами и щелками вместо глаз. Это было ужасно.
Но вернемся к семье тети. Двоих старших детей, Лиду и Сережу, на короткое время приютила у себя тетя Тоня. Но вскоре Сережу отправили к нам. А у нас было 9 душ семьи, и жили мы тоже впроголодь. Но мама с готовностью приняла его в свою семью. У нас он прожил около двух лет, а затем уехал в Липки, где в это время жила его семья. Постепенно жизнь их стала налаживаться. Тете удалось устроиться учительницей в соседней деревне. Старшие девочки, Тамара и Лида, поступили и окончили Суражское педучилище. Сережа работал в колхозе бухгалтером. Но тут внезапно нагрянула война. Сережа ушел на войну и не вернулся. Осенью 1943 года тетя Маня погибла от воспламенившегося бензина. Она заправляла лампу и пролила на себя бензин. Одежда загорелась. Ее не удалось спасти. Через три дня она скончалась в страшных муках. Похоронена она на липковском кладбище. Летом 1999 г. мы с Виктором Новиковым (это мой двоюродный брат) ездили туда навестить дорогие нам могилы. Там похоронены: бабушка Евдокия Васильевна (в деревне ее звали матушка), тетя Маня, дядя Юра, тетя Маруся (Мария Николаевна Покровская), ее дочь Оля, Тамара и ее муж.
Дядя Юрий Александрович Кропотов
Дядя Юра - младший брат моей мамы. Я мало его видела, у меня смутно сохранился его внешний облик. Это был среднего роста брюнет с карими добрыми глазами. Окружающие считали его привлекательным. Соседние помещичьи барышни старались привлечь его внимание, приглашали в свое общество, кокетничали с ним. В него без ума была влюблена учительница Варвара Николаевна Кибальчич (родственница народовольца Кибальчича). Это была милая, привлекательная, веселая, золотокудрая девушка. Впоследствии она стала женой моего дяди. Мы звали ее тетя Варя. До конца дней она беззаветно любила своего мужа, ухаживала за ним, берегла его. Детей у них не было. Дядя Юра окончил духовную семинарию в г. Стародубе и поступил в Киевский университет. Но окончить его помешала революция. Он вернулся на родину. Жил сначала в селе Павловка, затем в Липках.
Занимался сельским хозяйством. Его, как сына священника, не принимали на работу, преследовали, несколько раз арестовывали. В тюрьме он заболел (язва желудка). После освобождения из тюрьмы уехал в Сибирь. Там работал бухгалтером. Перед войной вернулся на родину. Знакомый директор школы взял на работу его и тетю Варю. После освобождения нашей местности от немцев дядя Юра вернулся в деревню Липки. Болезнь, полученная в тюрьме, обострилась. Во время приступа он покончил жизнь самоубийством осенью 1943 года.
В это время моя мама была у них. Накануне он трогательно заботился о маме, просил, чтобы ее накормили и дали отдохнуть. Она прошла большой путь, около 25 км и устала. И казалось, ничто не предвещает беды. Все (это тетя Маня, ее дочери Тамара и Лариса, тетя Варя) спокойно легли спать. А наутро его обнаружили мертвым. Горе всех было огромным, но больше всех горевала и убивалась тетя Варя. Дядя Юра был младшим в семье, его все очень любили. Был он очень добрым человеком, каким-то наивным, незащищенным идеалистом, умным и образованным. После смерти мужа тетя Варя уехала к племянникам в Литву. Она была моей крестной.
Отец Федор Степанович Клещев (1883 -1942гг.)
Мой отец был младшим в семье. Его все любили, особенно сестра Оля. Он ее тоже очень любил. На первый свой заработок (он, еще, будучи учеником, давал частные уроки) купил сестре Оле розовый зонтик. Федя окончил начальную школу в Лопазне и поступил в Городское 4-х классное училище для мальчиков. Поступить сюда было непросто, нужно было окончить начальную школу и выдержать вступительные экзамены. Ученики этого училища обязаны были носить форму и платить 6 рублей в год за обучение. Это учебное заведение давало среднее образование. В дальнейшем выпускники сами добивались специальности. Они определялись в военные училища, из которых за 6 месяцев выходили прапорщики, поступали в институты, устраивались писарями, почтовыми работниками, учителями. Учился он блестяще. Из класса в класс его переводили с похвальными грамотами. Я помню желтую шкатулку, в которой хранились его Похвальные грамоты. В 1947 году она сгорела вместе с домом.
Инспектором Городского училища был Скаржинский. Его очень боялись в училище. О нем ходили слухи, что он берет взятки с учащихся. К Феде у него было совсем другое отношение. Иногда моя бабушка Дарья Корнеевна приезжала во Мглин на базар. Скаржинский подходил к ней и хвалил Федю, как умного и способного ученика. Он говорил: "Я не знаю ваших возможностей, но нужно сделать все возможное и невозможное, чтобы Федя получил высшее образование". Учеником, он давал частные уроки, готовил дворянских мальчиков для поступления в гимназию в семье Брешко-Брешковских. Высшее образование отец не мог получить по материальным обстоятельствам. Это училище окончил и его старший брат Иван Степанович. А затем они оба блестяще сдали экзамены на народных учителей в Суражской учительской семинарии и работали ведущими учителями в земских школах Мглинского уезда. Перед войной 1914 года отец и мать работали в селе Буда Мглинского уезда.
Клещев Федор Степанович. 1907 г.
Но вскоре началась первая мировая война. Федор Степанович был мобилизован и направлен в действующую армию. В первые дни войны наша армия понесла огромные потери. Требовалось срочное пополнение рядового и командного состава. Были открыты военные курсы, где в ускоренном темпе готовили прапорщиков. В эту школу был направлен Федор Степанович. Через несколько месяцев ему присвоили звание прапорщика и отправили на фронт. Он прошел две войны, но остался жив и вернулся в родное село. Но здесь его ждало новое испытание. Сгорел дом и все, что было в нем. Семья, голодная и раздетая, ютилась в чужой избе. Надо было все начинать сначала, а начинать было не с чего. Потянулись тяжелые, беспросветные дни страшной нищеты и лишений.
Клещев Федор Степанович. 1915 г.
Время было трудное. Страна лежала в развалинах и пепелищах. Но нужно было жить и восстанавливать хозяйство. Много сложных и неотложных вопросов приходилось решать, и в том числе вопросы образования, восстановления школ и открытие занятий. Фёдор Степанович был вызван в Уеисполком. Его назначили заведующим Лопазненской начальной школы. В этой должности он проработал до 1932г. В 1932г. Лопазненская школа была реорганизована в Ш.К.М. (школу колхозной молодёжи), а затем в неполную среднюю школу с семилетним сроком образования. В Лопазну был прислан новый директор - член партии, а Федор Степанович стал вести уроки литературы.
Учитель он был по милости Божией - умный, талантливый, широко образованный, увлечённый своим предметом. Ученики, как завороженные, слушали увлекательные рассказы о благородных литературных героях, о героических декабристах. Здесь формировались высокие, добрые понятия нравственности, патриотизма, чуткое, внимательное отношение к людям, стремление беззаветно служить своей отчизне.
Звание учитель до революции и в первые годы Советской власти стояло на недосягаемой высоте. Среди учителей преобладали народнические настроения. Это были сеятели «разумного, доброго, вечного». Учитель для населения - это источник знаний, авторитет. К нему обращались за советом, помощью, защитой! Влияние Фёдора Степановича было безгранично. Честный, порядочный, добрый по натуре он многих выручал из беды. В годы раскулачивания и коллективизации все, кто нуждался в помощи, обращались к нему. И ни одна просьба не оставалась без ответа. Он помогал людям: писал прошения, хлопотал, выручал из тюрьмы, ссылки, спасал от твердого задания, раскулачивания. Отец наш был необыкновенно обаятельным, умным, интересным человеком с гордым, сильным характером. Высокий, стройный, белокурый, голубоглазый. Внешне привлекательный, остроумный, он пользовался большой симпатией и влиянием. Где бы он ни появлялся, все взоры обращались на него. Лица светлели в улыбках. Становилось светло, легко, весело.
Судьба этого одарённого человека, талантливого учителя трагична. В августе 1937г. он был арестован.
Произошло это так. Отец любил рыбалку. Это было его любимое занятие. Причем он любил ловить рыбу удочкой, хищническую ловлю осуждал. Отец был на реке Ипуть, а к нам в поселок Красный пахарь в его отсутствие из Мглина приехали люди в штатском и спросили отца. Мы, ничего не подозревая, сказали, где отец. На другой день под вечер они привезли отца. Мамы дома не было. Кое-как собрали его, попрощались (он даже не успел перекусить), и его увезли, увезли навсегда. Больше его мы не видели. В 1938 г. весной в Клинцах был закрытый суд. Судила его тройка - 10 лет лагерей. Погиб он в 28 апреля 1942 г. в сталинских лагерях. Адрес: Горьковская область, Сухобезводная станция. Верховный суд 6-го сентября 1967 года отменил приговор Орловского областного суда, и дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Отец был реабилитирован. В этой же справке указано, что до ареста Клещев Ф. С. работал учителем в Лопазненской неполной средней школе.
Мама Людмила Александровна Клещева (Кропотова)
(1886-1975 гг.)
Приступаю к самым заветным, волнующим страницам воспоминаний. Родилась моя мама в семье священника Александра Кропотова в селе Павловка Мглинского уезда Черниговской губернии. Она была третьим ребенком в семье. У нее было четыре сестры и брат. Пяти лет она лишилась отца. Тяжелое детство в холодном, сыром, угрюмом доме выпало на ее долю. Люда была самая добрая и чуткая девочка в семье. Такой она осталась до конца своих дней, несмотря на все превратности ее нелегкой судьбы. Бабушке некогда было заниматься воспитанием детей. После смерти мужа все заботы о большой семье легли на ее плечи. Она выбивалась из сил, чтобы как-то обеспечить семью. Был в семье и еще один близкий человек. Это тетя моей мамы (сестра ее отца). Она заботилась о детях, занималась с ними, готовила, кормила, одевала их, вела хозяйство. Мама ее любила и жалела.
Люду еще ребенком отвезли в далекий Чернигов и определили в епархиальное училище. Это было закрытое учебное заведение, где девочки из духовной среды получали среднее образование и диплом народной учительницы. Девочка, вырванная из родной семьи и брошенная в незнакомый бездушный мир, тосковала и плакала. Надеялась, что ее заберут домой на зимние каникулы. Этого не случилось. Горю ее не было границ. Постепенно она стала привыкать к казенной обстановке. А на следующий год сюда привезли и определили в училище ее младшую сестру Тоню (разница в возрасте была в один год). Люда была бесконечно рада сестре. Кончилось одиночество. Сестры любили друг друга, были дружны. Эта близость и дружба сохранились на всю жизнь. В шестнадцать лет мама успешно окончила училище. Ей присвоили квалификацию народной учительницы с правом преподавания в земских школах. Но устроиться на работу в это время было непросто. В таком огромном уезде, как Мглинский, было мало школ, и все вакантные должности были заняты. Школ было так мало, что учителя знали друг друга в лицо, дружили, каждую субботу съезжались к кому-нибудь на чашку чая (о водке и речи не могло быть), играли в преферанс (об этом рассказывал отец).
Но вернемся к маме. Несмотря на такие сложности, в 1903 году ей удалось устроиться на работу. Произошло это так. Как-то в Павловку к своим друзьям Байдаковским заехал Клименко, предводитель дворянства и депутат первой государственной думы (кстати, с дочерью его, Варварой Ивановной Лозинской, учительницей, очень доброй и образованной женщиной, наша семья была дружна). Клименко зашел к бабушке и передал маме, что ее назначили учительницей в Балыкскую школу. Так начался трудовой путь, который длился более полувека.
Внешне обаятельная, моя мама была человеком необыкновенной душевной доброты и чуткости. Талантливая учительница. Ее любили ученики и окружающие. Многие достойные, порядочные, уважаемые молодые люди добивались руки и сердца Людмилы Александровны (это врачи, учителя, земские работники, представители духовенства: Зебницкий, Свентицкий, мой дядя Иван Степанович и др.). Но мама всем им предпочла моего отца Федора Степановича. Я не могу сказать, что этот брак был удачным. Отец мой был интересный, умный, образованный, но совершенно непрактичный, лишенный всяких деловых качеств человек. Это был романтик и идеалист. Кроме того, он был избалован в семье. Окружающие в нем души не чаяли. Мама его боготворила. Она взяла на себя всю тяжесть семейного груза.
Кроме того, невзгоды и неудачи преследовали их всю жизнь. Только они поженились, как началась война 1914 года, которая затем перешла в гражданскую войну и закончилась революцией. Отец прошел через всю войну. Война и революция сделала моих родителей нищими. Они потеряли все: деньги, вещи, продукты, дом. В банке у них пропали деньги, которые они собирали, чтобы купить небольшой хуторок, построить дом и посвятить себя сельскому хозяйству. Отец ушел на фронт, а мама во время летнего отпуска уехала к своим родным в Павловку погостить. В ее отсутствие воры забрались в дом и вынесли все. Когда отец вернулся с фронта, его семья, после того как сгорел дом, голодная и раздетая, ютилась в чужой избе. Надо было все начинать сначала, а начинать было не с чего. Потянулись тяжелые, беспросветные дни страшной нищеты и лишений. Лопазненский священник Гораин, добрый и порядочный, позволил родителям занять дом своего родственника дьякона Борзиловича, который умер, а семья его жила в Ляличах. Так наша семья оказалась на хуторе Базылева, который находился в полукилометре от Лопазны. Этот хутор принадлежал майору Базылеву, который, будучи уже в солидном возрасте, сватался за тетю Мотю. Но бабушка гневно отвергла его предложение.
Клещева Людмила Александровна. 1956 г.
Раннее детство мое прошло на этом хуторе. И вот первые впечатления. Мне было не более трёх лет. Я помню мрачную, сырую, темную комнату с маленькими, еле пропускавшими свет окошками. В переднем углу иконы, стол, сколоченный из досок, и лавки. В комнате стоял голубой угар. Первые мои ощущения: это страшная головная боль и стук молоточков в ушах. И еще боязнь, что этот стук разбудит мою бедную, уставшую маму. Я еще не понимала, что это угар. Хутор был расположен в живописном месте. Река, луг, покрытый цветами. Старшие мои сестры и брат любили купаться. Однажды и я с ними увязалась. Мне было интересно наблюдать, как они плавают, барахтаются в реке. Я стала сползать с берега и бултыхнулась в реку. И дальше не знаю, что было. Когда я очнулась, первое, что увидела это склоненные надо мною испуганные родные лица моих сестер и брата. Потом мне рассказали, что я тонула. Вера (моя старшая сестра) первая заметила и вытащила меня за волосы.
А вот еще картина. Лето. Жаркий солнечный день. Но в комнате, которую отделяет от нашей коридор, происходит что-то страшное. Нас неудержимо тянет туда, но какой-то ужас удерживает. И все-таки мы проникаем в комнату. Там темно, окна занавешены. На полу лежит огромная женщина вся в черном. У нее необыкновенно распухшее лицо, усеянное серыми жалами пчел. Это хозяйка дома. Она шла жать рожь и попала под рой пчел. Они закусали ее до смерти.
Отец в это время не работает. У него нет одежды и обуви. Не в чем выйти из дома. Мама для всей семьи из пеньки вяжет обувь - чуни. Она работает, и в этих чунях ходят и в стужу, и в слякоть. За работу они получают несколько фунтов муки. Учителей закрепили за мельницами. Мама и другая учительница, Ефросинья Федоровна Кожухова (жена фельдшера Максима Гавриловича Кривошеева), ходят получать паек в село Высокое за 5 км. Там над ними издевается богатый мельник Корж. Невежественным и грубым людям доставляет удовольствие безнаказанно унижать беззащитных людей, которые не могут ответить им тем же. Натешившись вволю, он, наконец, отпускает положенное количество муки, причем старается обвесить и дает ее из-под камня наполовину с песком. Хлеб из такой муки выпекать нельзя, а тем более есть.
Шел 1924г. (А может 23-й, точно не помню). В стране начался передел земли, так называемое землеустройство. Землю наделяли поровну, независимо от того, сколько имели до этого момента. Некоторые имели много, а другие и вовсе не имели. На каждого члена семьи выделяли гектар. Так наша семья получила 6 га. В семье было четверо детей и двое взрослых. Те, кто хотел получить землю в одном отрубе, объединялись и создавали поселки. Так возник поселок Красный пахарь в 3 км от Лопазны. Расположен он в очень живописном месте между Лопазной и Ляличами. В этот поселок переехали мои родители. Первую зиму им пришлось жить в землянке. Здесь в землянке родилась моя сестра Нина, пятый ребенок в семье. На весь поселок была одна изба у Дениса. И мама носила туда девочку обогреть, перепеленать, искупать. Потом отцу удалось в Дуброве купить старый полусгнивший амбар. Из него кое-как собрали времянку, в которой наша семья прожила около восьми лет.
Землю нам дали, но она была совсем истощена. На ней ничего не родило. Надо было восстанавливать плодородие, удобрять, унаваживать землю. И родители стали прилагать нечеловеческие усилия, чтобы развести скот. В этом плане нам помогла Павловская бабушка. Она дала корову Белянку. Это была хорошая корова. Отец в Высоком купил лошадь. В это время он уже работал в школе. Мама уступила ему свое место, а сама занималась огромным хозяйством. К тому времени у нас уже было три коровы и три лошади. Сена не хватало, и мама с утра до вечера резала серпом солому для корма скоту. Солому запаривали, посыпали мукой и картошкой и кормили скот. Это была каторжная работа. Кроме того, маме нужно было заниматься детьми, а их в семье было уже семеро: два мальчика и пять девочек.
Но жизнь постепенно стала налаживаться. Землю хорошо обрабатывали, вносили удобрения, сеяли люпин, завели урожайный сорт ржи. Обрабатывали землю люди, нанятые отцом. Это был Козлов Ефим Маркович с сыновьями. Отцу было некогда. У него была большая пасека, и он все время работал на пасеке. Строил ульи, смотрел за пчелами, катал мед. Деревянная посуда рассыхалась, и ручейки меда стекали по оврагу вниз. Уже был готов сруб для нового дома, доски, куплена черепица. В поселок часто наезжало начальство из Мглина. В живописных местах устраивались веселые маевки. Отца качали, т.е. подбрасывали вверх, и я страшно боялась, что его уронят, и он разобьется.
Мама работала круглые сутки. Вечерами она занималась в школе ликбеза, где обучали грамоте взрослое население. Затем перешла в общеобразовательную. Школа находилась в трех километрах от дома, и родителям приходилось преодолевать этот путь пешком туда и обратно. Дома маму ждала работа. Надо было накормить детей, скот, готовиться к урокам, ночами вязать обувь для семьи, а чуть свет топить печь, готовить, что было непросто. Сырые дрова не горели, надо было в ступе толочь зерно для супа и каши. Это было очень тяжело. Затем управляться по хозяйству, кормить детей и бежать в школу. И так каждый день. Кроме того, каждый вечер к нам на чашку чая заходили соседи, и мама по деликатности характера должна была их занимать. Беседы продолжались до полночи. Мама валилась с ног от усталости, часто задремывала, и в этот момент происходили смешные случаи (случай с Натточеем и Никифором Борисовичем).
После гражданской войны жизнь в стране стала налаживаться. В городах заработали фабрики и заводы, оживилась торговля. В магазинах, лавках можно было купить все. Я помню, как отец из города привозил нам сладости и подарки. В селах, деревнях жизнь оживилась. Молодежь не стремилась в город. В поселке шумно отмечали праздники, молодежные гулянки, игрища. С вечера и до утра звучали песни, пышно справлялись свадьбы.
И вдруг твердое задание, раскулачивание и коллективизация. Все пошло прахом, покатилось в тар тарары. Тяжелое испытание для всех, не только для людей, но и для скота. В огороженное, под открытым небом место сгонялся скот. Кормить было нечем, обращались с ним жестоко. Теперь уже не песни, а жалобное мычание коров было слышно в поселке. Особенно жестокое обращение было с лошадьми. У нас забрали трех лошадей, трех коров, сруб для дома, доски, черепицу, пчел в колхоз. Особенно мы переживали за лошадей, мы их жалели, плакали, и они смотрели на нас умными, милыми, полными слез глазами, как будто чувствовали, какая доля их ожидает. Они дожили до войны, но были калеками. Их нещадно били, заставляли возить непосильные тяжести. Целые табуны брошенных, бездомных голодных лошадей бродили по полю, заходили в село. Впервые за годы коллективизации нашу страну охватил голод. Началось это, по-моему, с Украины. В нашу местность потянулись страшные люди со стеклянными от голода лицами и узкими щелками вместо глаз, с истощенными лицами и распухшими ногами дети. Двери нашего дома не закрывались, целый день толпились эти несчастные люди. У нас была большая семья, мы сами жили впроголодь, часто голодали (но не в такой степени). Но моя мама делилась последним куском с людьми, попавшими в беду. Родители получали паек мукой на месяц. Эту муку мама выпекала за неделю и раздавала несчастным людям.
В 1937 году отец был репрессирован, осужден и сослан. Но одна беда не ходит. Недаром в народе говорят: "Пришла беда, отворяй ворота". Так случилось и с нами. Через два месяца маму уволили с работы, как жену "врага народа". Мы с Олей тогда учились на втором курсе педучилища и с ужасом ожидали, что и нас постигнет такая же судьба. Но этого не случилось. Видно, Господь Бог не оставлял нас без своего покровительства. Оле приснился пророческий сон. Она сидит на опушке леса и горько плачет. И вот к ней подходит старичок, такой добрый, благостный, ласковый, погладил ее по голове и сказал тихим голосом: "Не плачь, девочка. Я вас не оставлю".
Весной этого же года пала корова Зорька, наша единственная кормилица. Мама ездила в Орел и добилась восстановления на работе. Но работать было трудно. Ее преследовали, придирались. Тогда только что вышел изуверский закон о работе: за пятиминутное опоздание на работу - тюрьма. Мама заболела. Идти в школу не могла. За нее на работу пошла я и занималась с отстающими (я, тогда студентка института, была на каникулах. Это было летнее время). Но этого не учли, и дело на маму директор Николаенко Т. Е. направил в суд. Суд был во Мглине. Даже судьи отнеслись к маме сочувственно. Присудили в течение года удерживать из зарплаты 50%.
Окончить педучилище нам с Олей помог Валя. Он был военный. У него была своя семья, лишних средств не было. Но он каждый месяц высылал нам деньги. Я ему за это бесконечно благодарна. Война принесла в наш дом, как и в другие, огромное горе. Погиб мой родной брат Валентин и четыре двоюродных брата (Костя, Юра, Женя, Сережа). Валя погиб 6-го августа 1943 г. в Курско-Орловской битве. Занимал он должность начальника штаба гвардейского полка. Похоронили его в д. Кошелево Дмитровского района Орловской области. Затем перезахоронили в братскую могилу в селе Большие Лубянки. Я дважды ездила на его могилу. 28 апреля 1942 года в сталинских лагерях погиб мой отец. Где покоится его прах - неизвестно. Моральные потери войны невосполнимы. Немеркнущие, незабываемые образы родных и близких, не вернувшихся с войны, хранятся в памяти и передаются из поколения в поколение.
После войны наша семья разлетелась в разные стороны. Первой выпорхнула Оля. Зимой 1944г. за ней приехал Ковалев Василий Антонович из Красной Горы. Он был демобилизован по ранению. Приехал он не один, а с сестрой Варей, красивой, милой, симпатичной женщиной. Олю Районо не хотело отпускать, но Василий Антонович это дело сумел уладить. В 1946 году Вера с детьми (Лидой и Валей) уехала к мужу в воинскую часть. Долгое время они кочевали по стране, затем осели в Ленинграде. Он защитил диссертацию, получил диплом кандидата военных наук, и его направили в Афганистан. Там он работал преподавателем в королевской академии.
Нина окончила лесотехнический институт и уехала в далекий Алтай. Наташа вышла замуж в Дуброву. Саша после школы и армии обосновался в Ленинграде. Я волею судьбы оказалась во Мглине. А мама продолжала жить и работать в поселке. Там открыли класс, где обучались дети 1-2-3-4 классов. Мама с ними занималась. К ней приехала и осталась жить Наташа, дочь ее старшей сестры Серафимы. После смерти Наташи мама взяла к себе совсем беспомощных, стареньких сестер моего отца, ухаживала за ними, хотя и сама уже нуждалась в уходе. Старушки в поселке прожили недолго. Сначала из жизни ушла тетя Оля, а вскоре умерла и тетя Мотя. После их смерти мама переехала в Дуброву к своей дочери Наташе. По мере сил помогала ей по хозяйству, воспитывала внучку Веру, болела. Умерла 14 ноября 1975г. Похоронена в Дуброве. Я каждый год на Пасху езжу на могилку моей бесконечно дорогой, незабвенной мамы. Много лет прошло с тех пор, как мои родители оставили этот мир, но добрая память о них живет в наших сердцах.
1924 год. Это было время великого передела земли (так называемое землеустройство). Крестьян наделяли землей независимо от того, была ли у них земля раньше или нет. На каждого члена семьи давали 1 гектар. Те, кто хотел получить землю в одном отрубе, объединялись и создавали хутора и поселки.
Так между селами Лопазной и Ляличами возник поселок Красный пахарь. Расположен он был в прекрасном живописном месте. Занимал довольно обширную территорию, разрезанную глубокими оврагами на несколько частей. Западная часть поселка была наиболее плотно заселена и называлась Дубровой. Здесь была улица, по обеим сторонам которой располагались избы. В последствии там находилась колхозная контора, где проходили собрания, заседало правление колхоза, устраивались молодежные вечера. Около дороги, ведущей в Сураж и дальше на запад, расположились две усадьбы: Малаха Дубинина (по прозвищу Дударь) и Арсена Сильченко. Это место называлось Степановкой, а также Окопами. По-видимому, в прошлое время здесь было сражение с поляками.
На отшибе, ближе к Лопазне, возникла усадьба Захара Тимошенко, матроса - авроровца, видного партийного работника. В 30-е годы он занимал пост первого секретаря г. Брянска. В 1937 году был репрессирован и расстрелян.
Южная часть поселка называлась Дебрицей. Здесь жили Максим Солуянов, Кондрат Дубинин. И дальше - Дмитрий Куковеко (в 30-е годы мы у него купили дом), Яков Карнович, Денис Дубинин. Наша изба стояла вдалеке от других домов. Место было прекрасное с березовой рощицей и глубоким оврагом, заросшим огромными деревьями и кустарниками. Здесь водились звери, а в гражданскую войну скрывались дезертиры. Там была их землянка, которая наводила на нас ужас, но мы все равно проникали туда. Этот овраг отделял наш поселок от Лялич. По дну оврага протекала речка Дебрица. Она брала начало где-то в лесу, огибала поселок, устремлялась в Ляличи, пересекала луг и впадала в Ипуть. Это неглубокая, но коварная река. В ней было много ключей и омутов. В детстве мы в ней ловили раков. По берегам оврага валялись плавленые, коричневые слитки, которые больно ранили наши босые ноги. Тогда мы не знали, что это отходы от выплавленной руды. В далеком прошлом здесь была плавильная печь, где из железной руды добывали железо. Руду брали прямо в пойме реки.
На восточной стороне поселка, отделенной от Дебрицы глубоким оврагом, жили Данила со своей семьей и Ефим Кондратьевич Дубинин. Он и его жена были украинцы, звали их хохлы. У них была большая семья, мы дружили с ними. Ближе к лесу, на берегу оврага, в полусгнившей избе, ютилась большая семья Леона Лащенко. Уму непостижимо, как в такой маленькой избушке вмещалась семья Леона, его племянник Федя, отец и две взрослые сестры, Анисья и Настасья. Но здесь было весело, сюда собиралась молодежь поселка и Лялич. Леон был активист, член партии, создавал колхозы, был первым председателем коммуны под Унечей. Туда он много перетащил поселковцев и лопазнен-цев (Михаила Родионова, Григория Кондратова, Натточея и других)
В километре от Лащенко, почти в лесу, жил Натточей. Это был самый нерадивый крестьянин поселка, бездельник и лодырь. Внешностью он напоминал медведя. Плотный, низкорослый, широкоплечий, с длинными руками, с огромной лохматой черной головой, длинной бородой, глаза прятались в густой растительности. Несмотря на то, что Натточей жил далеко от нас (примерно в двух километрах), он каждый вечер приходил к нам на чашку чая и засиживался за полночь. Жила его семья в ветхой со щелями избе. Земля не обрабатывалась. Каждую весну семья Натточея принимала от суражских заготовителей стадо для откорма, до глубокой осени они пасли коров, тем и жили.
У Натточея было трое детей. Старшая дочь Меланья была высокая, стройная, красивая брюнетка. Сын Миша - тихий хороший парень. Во время голода он угнал из леса лошадь. Лошадь оказалась колхозной - его судили. Во время этапа он погиб. Вскоре - они уехали в коммуну.
Следует несколько подробнее рассказать о Даниле. Это был самый богатый крестьянин поселка. У него был хороший, просторный дом, добротные сараи и амбары, баня, в которой мы каждую неделю мылись, роскошный сад. Он имел две мельницы -ветряную и паровую. Данила - человек бывалый. К этому времени он уже успел побывать в Америке, вернулся, организовал и возглавил воровскую банду, которая имела разветвления в других районах и городах. Ближайшими его помощниками были Василий Гришечко, Василий Тимошенко, Денис и другие. Они активно вербовали молодежь. Так в их шайке оказались Федос Сильченко, Николай Радионов, Егор Солуянов, Сашка Сысоев, Сергей Дудорев и другие. Почти каждую ночь они делали налеты на окружающие и дальние села. Вымогая золото, применяли пытки. Так было с богатой еврейской семьей из Жадово. Я думаю, на их совести были и убийства.
Молодые парни были сверстниками моего брата Вали. Отец, по-видимому, о чем-то догадывался. Он строго запретил брату общаться с ними. Валиными друзьями были Данилины сыновья (их было трое: Карп, Данило и Сашка) и Сергей Дудорев. Валя нарушил запрет отца, был строго наказан и изгнан из дома. Несколько дней он боялся появляться дома, скрывался в овраге. Я тайком от отца носила ему туда еду. Старшее поколение не было разоблачено и наказания избежало. Поселок они щадили, но нашу пасеку погубили. В морозное, вьюжное время они вытащили пчелиные ящики из омшаника, бедных пчелок вытряхнули в сугроб, выломали рамки с медом и унесли. Отец тяжело пережил это злодейство.
Молодые парни попались на воровстве в Ляличах. Их зверски избили и сдали в милицию. Судьба многих печальна. Так Егор Солуянов погиб, его застрелил охранник. Сашка Сысоев вернулся в поселок в 1941 году и в этом же году умер от туберкулеза. Данила был раскулачен, но успел припрятать наворованное добро, и уехал с семьей в Донбасс.
Федос Сильченко был призван в армию и дослужился до офицерского звания, совершил преступление, которое осталось тайной. В начале 30-х годов он привез в поселок жену Лиду и сына, оставил их у своих родителей и забыл. Семья бедствовала. От него не было никаких известий. И вдруг он года через два внезапно приехал за семьей. Бедная Лида была вне себя от радости. Погостив неделю, Федос забрал свою жену, а сына оставил у родителей. По пути в Сураж он убил жену и бросил в Ипуть.
Несколько слов о жене Данилы. Это была милая, приветливая, хорошая, добрая женщина. Мы, дети, ее любили и звали - тетя Парасья, целыми днями торчали в их доме, она угощала нас, дарила цветы. Здесь часто устраивались пирушки с водкой, песнями, танцами, съезжалось много незнакомых людей, обсуждались очередные налеты.
Такое положение было в поселке в канун коллективизации. Ну а коллективизация - это новый этап в развитии всей страны, в том числе и поселка.
Сестра Вера и брат Валентин
Старшая моя сестра Вера была любимицей всей семьи: отца, матери, тети Оли. Мы, дети, ее просто боготворили. Она мало жила в семье. Сначала Вера училась в начальной школе в Лопазне и жила у тети Оли. Потом они с братом Валентином поступили в Мглинскую среднюю школу. Вера очень любила читать, читала запоем и на квартире, и в школе на уроках. Умела интересно, мастерски передавать прочитанное. Когда они приезжали на каникулы, мы упрашивали ее рассказать сказку, усаживалась вокруг нее, как цыплята, и, затаив дыхание, зачарованно слушали. И она рассказывала трогательные истории про стойкого оловянного солдатика, Дюймовочку, золушку и др. Эти сказки пробудили у меня желание самой научиться читать. И я стала приставать к сестре Оле, чтобы она обучила меня грамоте. Оля строго заставляла меня заучивать буквы алфавита. Это мне очень трудно давалось. Трудно было понять, какое отношение имеют эти мертвые скучные буквы к тем восхитительным рассказам о людях. Потолок на печке был оклеен газетами. И вот по этим газетам я как-то незаметно для себя научилась читать, вставляя знакомые буквы в слова. Это было интересное занятие.
Окончить среднюю школу Вере и Вале не удалось. Началась реорганизация средней школы, среднюю школу ликвидировали. В здании школы на втором этаже организовали ШКМ (школа крестьянской молодежи), а на первом поместили сельхозтехникум.
Валентин Федорович Клещев (1915-1943гг.)
В 1930 году брат Валентин поступил в Суражский педтехникум. Валя учился блестяще, но учительская профессия его не привлекала, и он на втором курсе решил оставить педтехникум. Но сделать это было непросто. В стране в это время начался всеобуч. Потребовалось огромное количество учителей, а их нехватало. В школах работали люди с начальным образованием, прошедшие ускоренную переподготовку. Начальство техникума всеми силами старалось сохранить контингент студентов. Документы Вале и другим ребятам не отдавали. Тогда они пошли к директору. Тот стал на них кричать. Один из студентов, Костя Счастный, рослый белокурый парень, подошел к директору, взял его за воротник, подвел к открытому окну, (это было на втором этаже) и пригрозил, если он не отдаст документы, он его выбросит со второго этажа. И что удивительно, директор струсил и приказал выдать документы. Фамилия его, кажется, была Шахрай. Костя какое-то время гостил у нас в поселке. Вскоре Валя уехал в Москву и устроился в пожарную охрану. Из Москвы он присылал нам посылки, тогда в стране был голод. Затем Валя блестяще выдержал экзамены в авиационную школу.
Клещев Валентин Федорович. 1938 г.
Короткое время учился в Киеве. Курсантов отбирали очень строго, с кристальной пролетарской биографией. В ГПУ был сделан запрос. Отец уже был на учете. И Валю перевели из авиационного училища в Одесское артиллерийское училище имени Фрунзе. В 1936 году он окончил училище и был направлен на Дальний Восток. Туда приехала из Одессы его невеста Ольга Августовна Петерсон, красивая, рослая, белокурая девушка - прибалтийка. В 1938 году у них родился сын Юра, в 1940 г. мальчик Женя, которого Вале не суждено было увидеть. Он участвовал в боях на озере Хасан и Хал Хин Гол. В 1939г. блестяще сдал экзамены в артиллерийскую академию имени Дзержинского.
В первые дни войны Валя ушел добровольцем на фронт. В начале июля его часть находилась в Брянске. В это же самое время и я там была. Я застряла на станции проездом из Феодосии и наблюдала блестяще марширующие колонны офицеров. Но я не знала тогда, что среди них мог быть и мой брат. Об этом мы узнали позже из его письма. Домой он не мог попасть, а вот в Навлю ездил, надеялся повидаться с Верой. Но она в это время уже была в поселке. В Белоруссии Валя попал в окружение, вышел через несколько часов. Но этого было достаточно, чтобы лишить его звания (тогда военнослужащему достаточно было провести в окружении час, как на него заводили дело и лишали воинского звания). Валя прошел войну от самых западных рубежей нашей страны до Сталинграда. За участие в боях за Сталинград он был награжден орденом Отечественной войны, медалью "За отвагу". Потом Валя вместе с армией проделал путь от Сталинграда до Орла. Погиб он 6-го августа 1943 г. в Курско-Орловской битве. Воинское звание - майор, занимаемая должность - начальник штаба гвардейского полка. Похоронен был в д. Кошелево Дмитровского района Орловской обл. Затем был перезахоронен в братскую могилу в селе Большие Лубянки. Я дважды навещала его могилку. Как он был рад, что ему пришлось освобождать родную область (мы до войны и во время войны относились к Орловской области), собирался заехать навестить родных.
Известие о его смерти мы получили в декабре 1943г. Горю нашему не было предела. Я заболела и болела всю зиму. Весной 1944г. нас вызвали в военкомат и вручили посмертную награду. Семья его жила в Одессе. Весной 1947 года Ольга Августовна привезла мальчиков в поселок, чтобы немного их поправить. Дети были крайне истощены. У нас же в это время было очень неуютно. В феврале сгорел дом, и мы ютились в полусгоревшей избе без крыши. Даже при небольшом дожде комнату заливало водой, было холодно. Но даже в таких условиях бедные дети немного окрепли. Осенью за ними приехала Ольга Августовна и увезла в Одессу. В декабре этого года была отменена карточная система. Жизнь в стране, в том числе и в Одессе, улучшилась.
Юра окончил Нахимовское училище, а потом торговый институт, возглавляет крупную торговую организацию. В детстве и юности он был похож на отца. А Валя был интересный стройный юноша с красивыми темными волосами и прекрасными выразительными серыми глазами. Женя окончил медицинское училище и работает военным фельдшером на судне.
Вера Федоровна Срочко (Клещева) (1914г.)
Брат Валя оставил техникум, а Вера продолжала учиться. Близкими подругами ее были Валя Обыденник и Маня Черниловская, красивая высокая девушка. Она была безнадежно влюблена в моего брата. Судьба ее трагична. Она была расстреляна немцами. Вера окончила техникум в 1933 году. Получила место в селе Великая Дуброва, что в 5 км от поселка Красный пахарь. Заведующая школой была Свентицкая Мария Акимовна. Коллектив был молодежный. В школе работали молодые девушки: Уля Жугля, Тася Виниченко из Мглина и Наля Новикова, воспитанница детского дома. Вера легко и весело вошла в школьный коллектив. С Налей они жили на одной квартире и дружили. Она часто гостила у нас в поселке. Мои родители взяли ее, когда она опасно заболела дизентерией, ухаживали за ней, вылечили. И что удивительно, никто из нас, детей, не заболел. Она любила моего младшего брата Сашу и в честь его назвала своего сына.
В Дуброве тогда было много учащейся молодежи, шумно, интересно текла жизнь. Устраивались вечера в клубе с танцами и играми. Готовились и ставились спектакли. На каникулы из Смоленска приезжали рабфаковцы: Виктор Виноградов, Рогачев, Хлебников, Федор Добыш и др. Завязывались романы, которые, как правило, кончались браком. Наля первой вышла замуж за Виктора Виноградова (он был сыном священника), затем Тася Виниченко. Уля Жугля вышла за Рогачева, рослого, красивого, стройного юношу. Во время войны он, лейтенант, попал в окружение. Его заставили работать в полиции. Во время оккупации он помог нам выпутаться из опасной ситуации, виновницей которой была я. Я замещала Олю и продиктовала ученикам предложение советского содержания. Это сразу же стало известно полиции. Олю вызвали во Мглин на допрос. Следствие вел Рогачев и сумел это дело замять. После освобождения нашей местности его судили и сослали на север. К нему уехала Уля и там трагически погибла. Их девочка училась у меня.
Но вернемся к Вере. На нее обратил внимание Федор Добыш, красавец, мечта дубровлянских девушек (лично мне он не нравился). Он настырно стал добиваться руки и сердца Веры. Родители мои были серьезно обеспокоены, у них были другие планы: Вера должна получить высшее образование. Они срочно переводят ее в Луговецкую семилетку. Так в 1935 году Вера оказалась в Луговце. Здесь тоже был хороший учительский коллектив, только пожилой. В школе работали люди солидного возраста и стажа: Илья Григорьевич Синицын, Радунцев, Варвара Ивановна Лозинская и др.
Ее полюбили и в школе, и хозяева квартиры, у которых было трое сыновей. Младший и старший были женаты. Средний, инженер, холост. Вот за него они мечтали взять Веру. Находились и другие кавалеры. Двоюродный брат Захара Ефимовича, Александр, (он работал в другой школе) каждый вечер распевал серенады под окнами сестры. Голос у него был хороший. И Вера уже стала подумывать о чем-то серьезном. Но это снова нарушало планы родителей. В это время при Суражском педучилище открыли литкурсы для подготовки учителей русского языка и литературы. Вера поступает на эти курсы. А мы с Олей в этом же 1936 году поступаем на 1-й курс педучилища. Я с Олей жила в общежитии, а Вера на частной квартире вместе с Соней Бобуновой и Соней Пищик. Улица начиналась сразу за педучилищем и тянулась к железнодорожному полотну. Всю ее заселяли курсанты. Недалеко от Веры квартировал и Виктор Иосифович Срочко.
Они подружились. Весной у Виктора внезапно умерла мать - кормилица и опора семьи. Отец у него по натуре был легкий, беззаботный человек. Теперь забота о семье легла на плечи Виктора. У него было трое братьев Володя, Миша и Иван. И Виктор о них заботился. После сдачи экзаменов Вера с ним расписалась. Для нас это было неожиданностью. Больше того, Веру отправили в Смоленск на подготовительные курсы. И каково же было наше удивление, когда она дня через три вернулась домой в сопровождении Виктора. Ночью Вера пришла ко мне и все рассказала. Она искала у меня поддержки, но меня саму в пору было утешать. Для меня это был шок. Я горевала, плакала всю ночь, мне казалось, что это катастрофа, что это непоправимое несчастье. Утром уже все знали о случившемся. Все были расстроены, подавлены. В доме установилась тяжелая, гнетущая тишина, скорбное безмолвие. Как себя чувствовали Вера и Виктор Иосифович, можно только догадываться.
Была здесь и еще одна сложность. Отца в этот момент не было дома. Он был на рыбалке. И мы со страхом ожидали его возвращения. В гневе он был непредсказуем. Но все разрешилось как нельзя лучше. Отец веселый и довольный вернулся домой, радушно и приветливо встретил Виктора. В доме повеселело, все вздохнули с облегчением. А Виктор Иосифович до сих пор не может забыть тот первый прием и простить нас. Вера и Виктор получили место работы в средней школе в селе Чичково Навлинского района. Месяца через полтора они уехали на работу.
В их отсутствие был арестован отец. Семью постигло огромное, неизбывное горе, от которого мы так и не оправились. В 1938 году родилась Лидочка. Мы с Олей, ничего не подозревая, вернулись из Суража домой, и видим: в комнате стоит маленькая детская кроватка, где в пене белоснежных пеленок лежит что-то маленькое и необыкновенно прекрасное, с милыми черными глазами и внимательно смотрит на нас. Это Лидочка. Ее родители поступили на заочное отделение Новозыбковского института. Девочку привезли к маме, а сами уехали на сессию. Лидочка стала центром нашей любви, внимания, заботы. Сестра Нина была медлительной девочкой, но при слове - Лидочка - стремительно неслась выполнять поручение. Осенью Вера взяла тетю Олю смотреть за Лидочкой. В школе учились и жили у Веры братья Виктора. Весной 1939 года мы получили тревожную телеграмму: Вера при смерти, срочно приезжайте, заберите Лидочку. Что мы пережили - трудно представить. Мама с Олей спешно выехали в Чичково. Но беда, слава Богу, отступила. Кризис миновал, и Вера, хотя и медленно, стала поправляться.
Осенью 1939г. Виктор был призван в армию (до этого времени учителя в армию не призывались). Вера осталась одна с большой семьей. Весной 1941г. они с Лидочкой приехали погостить к маме, и тут их застала война. Приехали они в летних платьях. Все, с таким трудом и любовью нажитое, осталось в Чичкове и погибло. Однажды Саша, мой младший брат, пошутил над Лидочкой, ей было 3 года. Он сказал: "Лида, собирайтесь с мамой и уезжайте". Лидочка посмотрела на Сашу умоляюще, прижала свои худенькие ручки к грудке и сказала: "Саша, куда же ты нас гонишь? Мы же голенькие". И это была правда. Все мы, собравшиеся под родительским кровом, были голенькие. Все было оставлено и все погибло. Но мы, слава Богу, уцелели и пережили войну.
В первые дни после освобождения нашей местности внезапно приехал Виктор Иосифович. Военная школа, где он учился, из Ташкента была переведена в г. Калинин. Виктор взял на несколько дней отпуск и на попутных машинах добрался до поселка. Он беспокоился за судьбу своей семьи. В феврале 1945г. у него родился сын. Имя ему дали в честь брата - Валентин. У него было трудное детство. Он был искусственник. Кормить было нечем. Я каждый день в любую погоду: в дождь, метель ходила за три километра, чтобы достать для ребенка пол-литра молока. Мальчик был слабенький, худенький, долго не мог ходить, но был изумительной красоты ребенок. В 1946 году Вера уехала к мужу в воинскую часть, которая находилась тогда в Калуге. Мне дважды удалось навестить их там. Я дивилась той перемене, которая произошла в мальчике за короткий срок. Он превратился в здорового, живого, резвого ребенка. И в этом заслуга Веры.
В Калуге задержались недолго. Вместе с воинской частью они исколесили всю страну. Где они только ни побывали! На Украине, в Арзамасе, Дальнем Востоке и др. местах. Наконец Виктору Иосифовичу удалось поступить в академию. Они переехали в Ленинград. Виктор Иосифович окончил академию, аспирантуру, защитил диссертацию, ему было присвоена ученая степень - кандидат военных наук. Остался работать в академии доцентом, дослужился до полковника. Затем он был направлен в Афганистан преподавать в королевской академии. Вера с Валей уехали с ним. Там они прожили около 5 лет. Вернувшись из-за границы, Виктор Иосифович еще какое-то время работал в академии, затем вышел в отставку и оформился на пенсию. Ему выделили однокомнатную квартиру (до этого времени они жили в общежитии). Дети были устроены.
Вера Федоровна с семьей. 1950 г
Вера с Виктором Иосифовичем решили уехать в деревню и заняться сельским хозяйством. В поселке Красный пахарь они построили дом, баню, сарай, завели хозяйство, знакомства. Там они прожили десять лет. Каждое лето к ним приезжали дети и внуки. А когда стало трудно управляться с хозяйством, Вера с Виктором Иосифовичем все продали и уехали в Ленинград. Теперь они каждое лето проводят на родине Виктора Иосифовича. Сюда их привозит и забирает сын Валя. Он женат, у него дочь Елена, художница, и внучка Ксения. Работает Валя на Балтийском заводе. Лида окончила институт и работала старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте. Вышла замуж за интересного, стройного, светловолосого парня, внешностью похожего на англичанина. Он окончил институт иностранных языков и был направлен в правоохранительные органы в г.Калинин. Но брак этот был неудачным. Анатолий спился и был уволен с работы. Они расстались. Лида вышла второй раз замуж за эстонца Лоотуса Фальберга, перевелась в Таллин, работала также старшим научным сотрудником в институте. У них двое сыновей Эрих и Виктор. Эрих живет в Таллине, а Виктор в Канаде. В 2000г. он через восемь лет приехал навестить родителей. Радости родителей не было предела. Семьи у обоих сыновей распались. И Лида воспитывает их сыновей, своих внуков, Артура и Ильюшу. Пенсии не хватает даже на уплату за квартиру. И ей, будучи на пенсии, пришлось вместе с мужем Лоотусом устроиться на работу. Вот такова судьба моей милой, бесконечно дорогой мне Лидочки.
Ольга Федоровна Ковалева ( Клещева) (1919-1992гг.)
Оля была высокая, стройная, красивая девушка. Правильные черты лица, роскошные русые волосы и прекрасные серые глаза. Глаза мамы. От мамы она унаследовала необыкновенную доброту, чуткость, самоотверженность, готовность прийти на помощь людям. Оля обладала сильным, гордым, смелым, самостоятельным характером (это у нее от отца). Она была умная, одаренная, талантливая учительница. Ученики ее любили, души в ней не чаяли. И потом уже, выросшие, в честь своей любимой учительницы называли детей. Так, Катя Сопранцова, сама уже учительница, назвала свою первую дочь Олей. Эта Оля врачом работала у нас в больнице. Оля смело защищала своих учеников от произвола и насилия их родителей. И ее ученики, выросшие и уже занимающие высокие посты в Москве, приезжая в Оболешево, спешили сначала к Оле, своей любимой учительнице и защитнице, а потом уже к родителям. Оля для меня была самым близким человеком. Мы росли и учились вместе. И вся тяжесть семейных невзгод легла на наши детские, неокрепшие плечи. Начального образования Оля не получила. Родители считали, что они дома пройдут с нею курс начальной школы. Были и другие причины - удаленность от школы, отсутствие одежды и обуви, необходимость смотреть за младшими сестрами и братом. Так вот Оля пошла в 5 класс совсем неподготовленной. Она не могла писать под диктовку, слабо разбиралась в арифметике. Отец вечерами занимался с нею. Бедная Оля! У меня и сейчас сердце сжимается от боли, когда я вспоминаю эти занятия. Она была умная, способная девочка и, несмотря на отсутствие начального образования, успешно окончила семилетку.
Мне тоже не удалось нормально окончить начальную школу. Я очень хотела учиться и каждую осень просила родителей послать меня в школу. Но просьбы мои оставались без ответа. В конце ноября 1929 года внезапно умерла бабушка Дарья Корнеевна. Тетя Оля тяжело переживала эту утрату. Они всю жизнь прожили вместе. И вдруг одиночество. Чтобы тете было как-то легче, меня отправили к ней в Лопазну и определили в первый класс. Первым учителем моим был Андрей Семенович Свентицкий, рослый, красивый молодой человек, агроном по образованию. Во втором классе я училась не больше месяца, и работала с нами тогда Ольга Ивановна Николаенко, полная, красивая, румяная женщина (дочь Ивана Николаевича Логвинова, по прозвищу Краснобай). В 1932 году мама возвращается в школу. Ей передают наш третий класс. Она изредка разрешает посещать мне школу. И в основном я дома, настырно пристаю к маме, чтобы она объяснила мне, что проходили в классе, старательно выполняю задания (мама так уставала, что у нее часто не было сил выполнить мою просьбу). В четвертом классе я проучилась месяца полтора. На этом мое начальное образование закончилось. Однако с семилетним образованием я вполне справилась. Трудно было в седьмом классе, так как в этот год я болела малярией.
В 1935 году отец отвез Олю в Смоленск (тогда мы относились к Смоленской области) на экзамены в сельхозтехникум. Экзамены она выдержала, но учиться в техникуме не захотела, затосковала по дому, забрала документы и вернулась. Родителям сказала, что провалила экзамены по русскому языку. Что делать? Отец поехал в РАЙОНО и взял назначение для Оли в Шевердскую начальную школу. С нею пошла, работать учительницей, тоже после семилетки, Карнович Маша, наша соседка и подруга. Методики преподавания в начальной школе Оля не знала (она, и сама не училась в начальной школе). Однажды к ней на урок пришел инспектор Лавейко Аким Петрович. Он послушал, посмотрел, как она ведет урок. Затем попросил разрешения провести самому уроки. И Оля поняла, как надо работать с малышами.
Аким Петрович Лавейко был хорошим человеком, учителем, примерным семьянином. Но конец его печален. Он умер в Суражской тюрьме. Случилось это так. Перед вторжением немцев в город все активисты должны были эвакуироваться. Им выделялся транспорт. Но Аким Петрович с семьей не уехал далеко и в первые дни оккупации вернулся во Мглин. Его вызвали в немецкую комендатуру и предложили стать бургомистром. Отказаться он не мог. Несколько недель он занимал этот пост. Потом подыскал себе замену, тоже учителя, Степана Наумовича Летяго, человека недалекого, тщеславного, самоуверенного. Но уже этого короткого времени было достаточно, чтобы его арестовали, судили, конфисковали дом, имущество. В настоящее время в его доме живет Анна Фоминична Горшунова, вдова Николая Петровича Горшунова.
Весной 1936 г. Оля поступила на заочное отделение педучилища. Тогда только вышел указ правительства об увеличении зарплаты учителям. Профессия учителя стала престижной. Конкурс в педучилище был большой, но мне тоже удалось поступить. Оля перевелась на очное отделение. И мы учились с нею на одном курсе, в одной группе и жили в общежитии в одной комнате. И Вера училась в это время на литкурсах. В педучилище было много ребят из Мглинского района: из Дубровы, Кокотов, Луговца, Голяковки, Косенков, Вьюкова и др. У нас возникло такое братское содружество, своеобразное мглинское землячество. Собирались обыкновенно в нашей комнате Иван Протченко, будущий академик, Иван Бабаков, И. Нетбай, Павел и Емельян Литвиновы, Григорий Косенок и другие. Велись интересные беседы, было много шуток, смеха, было весело.
Военное дело в техникуме преподавалось на протяжении трех лет. На втором курсе проводилась лагерная подготовка в Клинцах. Привезли нас туда ночью. Шел дождь, мы от усталости валились с ног. Но нас заставили разбить палатки. Что мы и сделали. Получился небольшой палаточный городок в живописном сосновом лесу недалеко от озера Стодол. Начальником лагеря был лейтенант. Небольшого роста, довольно симпатичной внешности, татарин по национальности. Захар Ефимович его знал. Они вместе проходили военную переподготовку в Белоруссии. В лагере разместили три роты: Суражскую, Стародубскую и Клинцовскую, которая состояла из девчат дошкольного педучилища. Наша рота была самая скромная и робкая, Стародубская подчеркивала свое преимущество перед нами, но отношения у нас были дружеские. Девицы Клинцовской роты казались мне старше нас. Они одевались хорошо, вели себя развязно-нахально, на нас смотрели пренебрежительно. Жена начальника лагеря, тоже миловидная, худенькая татарочка, жаловалась нам, что клинцовские девчата напропалую кокетничают с ее мужем. Занимались мы по 6-8 часов в день теорией и практикой военного дела. Особенно нудной была теория. Требовалось большое усилие, чтобы не заснуть. Практические занятия были веселее. Мы совершали походы в противогазах, маршировали, дежурили, занимались стрельбою. С этой стрельбой у меня происходили смешные случаи. На тренировках я твердо попадала в десятку. А на соревнованиях волновалась и так стреляла, что пули никто не мог найти. Бедный Мельцер (это наш военрук) хватался за голову. Кормили нас в столовой Ногинской тонкосуконной фабрики, директором этой фабрики была Шуршина, депутат первого Верховного Совета. Кормили нас отлично. Были и культурные мероприятия. Нас водили на концерты, в театр, только что открывшийся в Клинцах. После войны он не возрождался. Все было бы хорошо, но нас волновала судьба отца. Мы потеряли его, и не знали, где он находится. Искали везде, в том числе и в Клинцах. А папа в это время уже был в Горьковской области.
Кончились лагерные сборы, и мы вернулись домой. Август месяц работали в колхозе, а впереди у нас был самый трудный и ответственный год. Весной 1939 г. мы сдали экзамены за педучилище. Оля получила назначение в Красногорский район, а я в Клинцы в детский дом. После экзаменов я уехала в Новозыбков поступать на заочное отделение пединститута. Я боялась деревенской глуши и хотела получить высшее образование и работать в городе. Вера и Виктор Иосифович уже учились в институте. Они хорошо меня встретили, взяли к себе на квартиру. Вера отдала лучшие свои костюмы, белые туфли, каждый день водила меня обедать в ресторан. Меня это смущало. Они и так на меня много тратили. Но Вера и слушать не хотела, а делала все по-своему. Я собиралась поступать на исторический факультет. Но Виктор Иосифович запретил. Он говорил, что мне тогда придется ходить вечерами на собрания, выступать перед мужиками, и что это не женское дело. Посоветовал поступить на литфак, что я и сделала. В этот год в институт приехало много наших выпускников прежних лет. Мы вместе сдавали экзамены, вместе слушали лекции, много было смеха, шуток. Такого беззаботного, беспечного, веселого и счастливого времени у меня уже больше никогда не было.
В августе мы должны были быть на работе. Оля получила назначение в Селецкую семилетнюю школу Красногорского района. Добраться туда было непросто. На лошади нужно было ехать до Суража, затем на поезде до Унечи. С Унечи по железной дороге до Клинцов. Из Клинцов до Красной Горы добирался, кто как мог: на лошадях, а кому посчастливится на попутных машинах. Автобусов не было, асфальтированных дорог тоже. В одной из таких поездок Оля спасла людей от неминуемой гибели. Было это так. Оля возвращалась на работу после зимних каникул. Погода была морозная и вьюжная. Ожидая оказии, пришлось несколько дней задержаться в Клинцах. Собралась группа пассажиров до Красной Горы. Из Москвы ехала супружеская пара. У них был большой груз. Тогда только в Москве и можно было что-то достать. Они везли подарки для родственников. Машину, наконец нашли, погрузились и поехали. Но до места им не суждено было доехать. На дороге были такие заносы, что машина идти не могла. Пришлось добираться пешком. Москвичи стали отставать от попутчиков. Вьюга переросла в буран. Снежное море смешалось с небом. Трудно было различить впереди идущих людей. Оля советовала москвичам оставить чемоданы и идти вместе с другими, а потом вернуться на лошади и забрать груз. Они не согласились, отстали и потерялись из вида. Оля еле добралась до своей квартиры. Немного отдохнув, а может, и сразу, пошла к председателю колхоза и рассказала о людях, которые остались в пути замерзать, и попросила помощь. Была запряжена лошадь и снаряжены люди. И Оля, несмотря на то, что сама страшно перемерзла и была еле жива, поехала вместе с ними на поиски. Их нашли в 3-х км от того места, где оставили. Они сидели, прижавшись, друг к другу, а над ними возвышался огромный сугроб. Чемоданы их валялись где-то далеко. В полусознательном состоянии их привезли в село, привели в чувство. Благодарности не было предела. Они стремились богато одарить Олю, но она понимала их состояние и тактично, благородно отказалась от подарков. Тогда они все содержимое чемоданов раздали селянам. Был и другой случай в ее практике. Однажды к ней на урок ученики принесли целую шапку золотых монет. Где-то откопали. Оля перепугалась (тогда за золото погибло много людей) и отдала их директору. Там они, по-видимому, и нашли свое пристанище.
Ковалева Ольга Федоровна. 1961 г.
Здесь же в Сельце она встретилась с симпатичным пареньком Васей Ковалевым. Они подружились и эту дружбу сохранили на всю жизнь. Война на какое-то время разлучила их. Оля преданно ждала его, а Вася, в свою очередь, думал о ней и искал ее в толпах беженцев. В 1944г. они поженились. Василий Антонович был демобилизован по ранению, вернулся в Сельцо, приехал за Олей и увез к себе. Затем они переехали в Оболешево, где Оля проработала учительницей всю жизнь, до ухода на пенсию. Они создали прекрасную, дружную семью. У них всегда было тепло, уютно, весело, светло и легко. И в этом заслуга Оли. Она умела создавать уютную, душевную обстановку, где всем было хорошо. Я отдыхала душой в их семье. Все было хорошо.
И вдруг, как гром среди ясного дня, на семью обрушилось огромное горе. Оля заболела. Врачи обнаружили серьезную болезнь. Ее отправили в Брянск в онкологическую больницу. Там ей сделали операцию. Оля прошла курс лечения. На какое-то время ей стало легче. Ее окружила заботой и вниманием семья. Я часто ездила в Брянск, а затем в Оболешево. Племянница Вера в это время жила в Брянске и почти каждый день ходила к ней в больницу. Но спасти мы ее не смогли, хотя задолго до болезни она видела сон: будто она упала в яму и в ужасе зовет на помощь людей. Мимо нее проходят дети, Василий Антонович, но никто не останавливается, никто не старается помочь ей. И вдруг подбегаю я, протягиваю ей руку и помогаю выбраться из этой страшной ямы. Это был сон, но мы верили в него и думали, что нам удастся спасти ее. Но этого не случилось. 16 ноября 1992 года Оля ушла из жизни. Лежала она в гробу величественная, молодая, красивая, успокоенная. Ее похоронили на оболешевском кладбище. Поставили хороший памятник. На нем она, как живая. Сюда приходят родные, родственники, знакомые, соседи, бывшие ученики, чтобы поклониться дорогой могиле и положить на нее живые цветы.
Я описала жизнь в родительском доме несколько в серых тонах. Но это не совсем так. Были у нас в семье и радостные, светлые моменты. Мы, дети, очень любили друг друга, боготворили родителей. В семье у нас была чуткая, теплая атмосфера. Я помню светлые, солнечные летние дни. Рано утром мы, дети, усаживаемся за большой стол. Мама приносит кувшины парного молока. А отец перед каждым из нас ставит полные блюдца душистого янтарного меда. Это наш первый завтрак. Потом мама топит печь и готовит пищу на весь день. Вечерами устраивались семейные чтения. Читал отец, читал хорошо, а мы, как зачарованные, слушали. Прочитанное глубоко западало в душу. Папа хорошо знал литературу. У нас была большая библиотека. Иногда родители пели. У них были хорошие голоса. А потом и сестры пели. У Веры и Оли тоже были хорошие голоса. Часто отец устраивал проверочные диктанты. Писали все, включая и маму. Мама, как правило, была самая грамотная среди нас, о чем торжественно объявлял отец.
Нина Федоровна Орлова (Клещева) (1924г.)
Сестра Нина родилась в 1924 году. И родилась она в землянке. Дело в том, что в этот год родители переехали в поселок Красный пахарь. Первый год им пришлось жить в землянке. Вот здесь и родилась Нина. На весь поселок была одна изба у Дениса. И мама носила туда девочку обогреть, перепеленать и искупать. Нина была всеобщей любимицей. Отец и старший брат Валя в ней души не чаяли. Девочка росла здоровой, спокойной, серьезной. В детстве любила шить. Я помню ее с иглой и куском материи. Мы боялись, что она может иглой повредить глаза. Взрослые, шутя, обращались к ней с просьбой пошить рубаху или кофту, и Нина серьезно отвечала: "Посию." Любила чистоту. Каждый день на речку таскала полоскать марлю, через которую мама цедила молоко. Однажды она чуть не утонула, соскользнув с гнилых, скользких бревнышек, которые были перекинуты через речку. Но все-таки успела за что-то зацепиться. Кричала до посинения. Ее спасли Данилины сыновья. Они приехали поить лошадей и вытащили Нину.
Был еще случай, связанный с речкой. Стояла холодная летняя погода. Мы, старшие дети, ушли в лес за грибами. Мама была занята по хозяйству. Дома остались младшие. Наташе было года полтора не больше. И вот Нина решила искупать ее. Она взяла кусок хозяйственного мыла, схватила за ручку Наташу и потащила на речку. Наташа кричала, упиралась, но Нина не обращала на это никакого внимания. Она затащила Наташу на доску, где женщины полоскали белье, окунула голову в воду, намылила и стала полоскать. Наташа так кричала, что ее крик услышала Марья Ивановна Дубинина (Хохлушка), которая прибежала и спасла Наташу.
Нина была умная, способная, старательная девочка. Училась хорошо, обладала сильным настойчивым характером. В 1932 году поступила и в 1939 году окончила Лопазненскую семилетку. К этому времени в Ляличах открылась средняя школа, и Нина поступила в 8 класс. Ходить в школу приходилось за пять километров, по оврагам, в любое время года. Одежды, обуви не хватало. К этому времени отца уже не было с нами, мама выбивалась из сил, чтобы как-то обеспечить семью, и не могла. Тогда было трудное время.
Окончить десятилетку помешала война, школа была закрыта. Занятия осенью в 10 классе не возобновились. Два года оккупации. Осенью 1943 года наша местность была освобождена. Во Мглине открылись занятия, но школа имела удручающе убогий вид. Мы пытались устроить Нину в 10 класс Мглинской средней школы, но у нас ничего не получилось по материальным соображениям: квартира, одежда, питание. Город лежал в развалинах, люди жили в землянках, квартиру найти было невозможно. Нина сильно переживала эту неудачу. Выручило счастливое обстоятельство. В 1944 году из эвакуации в Брянск возвратился лесотехнический институт. Летом при институте были открыты подготовительные курсы для поступающих абитуриентов. Я отвезла Нину на эти курсы, она их окончила и успешно сдала экзамены в институт.
Учиться было трудно, общежитие было не приспособлено. Столы, скамейки, топчаны были сколочены из нестроганных досок, холодно, мыши, крысы, клопы. Мыши часто утаскивали продовольственные карточки студенток. Это было ужасно.
Кроме того, Нину в вагоне обворовали. Поездки были трудными. Приходилось ездить в темных вагонах, товарных поездах. Вот в одну из таких поездок у Нины утащили теплые вещи, зимнее пальто, обувь, продукты. Мы об этом ничего не знали. Когда через два месяца я поехала навестить ее в Брянск, то не узнала ее: от Нины осталась тень. У меня и сейчас сердце сжимается от щемящей боли, когда вспоминаю об этом.
Институт Нина окончила с отличием. Ее направили на работу в далекий Алтайский край. И вот молоденькая, неопытная девочка, оторванная от родных, уехала в неизвестность. Работать было непросто. Непривычный климат, суровые, незнакомые люди.
Орлова Нина Федоровна. 1948г.
Отработав положенный срок, она перевелась в европейскую часть страны. Ей дали направление в Удмуртию, в село Красногорское. Здесь она проработала всю оставшуюся жизнь до ухода на пенсию. Лесхоз был отстающим, в запущенном состоянии. Нина, став директором, вывела его в передовые. Он занял первое место в республике и стране. Нину отмечали как лучшего руководителя лесхоза республики.
Здесь она вышла замуж. У нее прекрасные дети: Саша и Надя. В детстве Саша серьезно заболел, врачи не могли распознать болезнь. Нина повезла его в Москву. Здесь она встретила добрых отзывчивых людей. Они помогли определить Сашу в детскую онкологическую больницу в Балашихе, а Нину взяли к себе. Это Александра Даниловна и Сергей Иванович Ефремовы. Нина прожила у них несколько месяцев. И здесь врачи терялись в догадках насчет болезни Саши. Они проводили многочисленные исследования и решили, что у Саши редкий вид рака - поражение лимфы. Это они и сообщили Нине. Она упала в обморок (Захар Ефимович в это время был рядом с нею), была сама на краю гибели, в отчаянии. Мы боялись за нее. Я и Захар Ефимович были рядом с нею, как могли, старались облегчить ее страдания. Наконец врачи уговорили Нину дать согласие на операцию. Во время операции я была с Ниной. Слава Богу, все кончилось благополучно. На легких обнаружили доброкачественные образования. После операции Саша стал поправляться. Беда отступила.
Он окончил лесной техникум, какое-то время работал по специальности, в настоящее время занялся фермерством. У него двое детей: Алеша и Таня. Надя училась и окончила дошкольное педучилище. Работает воспитательницей в детском саду, работает творчески, принимает активное участие в самодеятельности. У Нади тоже двое детей: Роман и Настя. Мальчики окончили фельдшерскую школу, отслужили в армии, женились. Работают в больнице, пользуются уважением окружающих. А девочки еще учатся. Таня в финансово-экономическом техникуме, Настя - в медицинском училище. Профессия медика ей нравится. Она мечтает стать врачом. Свою маму и бабушку они любят, окружили ее заботой и вниманием. А это огромное счастье.
Когда была жива мама, Нина приезжала на родину каждый год, вернее каждое лето. Потом все реже и реже. Последний раз она приезжала лет десять тому назад.
Наталья Федоровна Талагаева (Клещева) (1926г.)
Моя жизнь тесно связана с Наташей. И я, и Захар Ефимович любили ее, делали все возможное, чтобы помочь.
Судьба к ней была беспощадна. Неудачи и невзгоды преследовали ее всю жизнь. Родилась она 26 июля 1926 года, перед Казанской. Появление в нашей семье маленького человечка не вызвало в нас ни удивления, ни радости. Может быть это связано с праздником Казанской Божьей Матери.
Этот праздник в Лопазне отмечался с особой пышностью. Накануне праздника нас отправили к тете Оле. В Лопазне устраивалась роскошная ярмарка. Сюда съезжались торговцы из Мглина и других городов. Боже мой! Чего только тут ни было: семечки, халва, пряники, леденцы, печенье, метровые конфеты в цветных красивых обвертках, ситец, нарядные платки, деревянная и глиняная посуда, деготь, керосин, лыко, лапти, упряжь, скот.
К этому празднику тетя шила нам нарядные платья, готовила и угощала необыкновенно вкусным обедом. Потом вела на ярмарку и покупала сладости. Погода стояла теплая солнечная. Из открытых окон высовывались веселые подвыпившие хозяева и звали нас на праздник. Иногда им удавалось затащить нас к себе и усадить за праздничный стол. Вот, по-видимому, под впечатлением этих событий мы и не обратили внимания на появление Наташи.
Мама работала в школе, а Наташа была оставлена на наше попечение. Няней ее была Оля. Добрая и чуткая по натуре, Наташа любила и жалела маму, старалась помочь ей по хозяйству. Еще маленькой девочкой она взвалила на себя тяжелый непосильный труд. К этому времени старшие брат, и сестра жили отдельно. Мы с Олей учились в Сураже, а Наташа работала. Получить нормальное образование помешала война. Она окончила только 7 классов. Мы все разлетелись в разные стороны, а Наташа осталась с мамой в поселке и работала в колхозе.
Внешне обаятельная, она была похожа на отца: белокурая, голубоглазая с правильными красивыми чертами лица, а ростом пошла в бабушку Дарью Корнеевну.
У нее была крепкая дружба с поселковским пареньком Сашей Кубичевым. Этот мальчик мне нравился. В 1949 году он ушел в армию. В его отсутствие Наташа неожиданно вышла замуж в Дуброву. Я переживала за нее. Этот брак мне не нравился. А Саша от отчаяния едва не покончил с собой. На ее замужество, как я понимаю, повлияли старшие. Моя мама познакомилась с сестрой Сергея, они понравились друг другу и решили породниться семьями. Когда Сергей демобилизовался, их сосватали. Так Наташа оказалась в Дуброве. И потянулась серая, тяжелая, беспросветная жизнь колхозницы.
Талагаева Наталья Федоровна. 1954г.
Сергей был хороший, умный, порядочный парень. Но он рано ушел из жизни, когда ему едва исполнилось 50 лет (в 1978 году). Наташа тяжело переживала эту утрату, она осталась с двумя детьми: Сашей и Верой.
Саша родился в 1951 году. Он окончил среднюю школу в Лопазне и уехал в Ленинград к своему дяде Саше. Здесь он окончил профтехучилище и работал на заводе. В Ленинграде Саша был призван в армию, служил в Германии. Служба его в армии отмечена благодарностями. А из Ленинграда в армию заводское начальство выслало отличную характеристику, ее читали перед строем. Заводчане хотели, чтобы Саша вернулся на предприятие. Но после демобилизации Саша приехал в Дуброву, в Ленинград не вернулся.
Талагаев Саша. 1968г.
На Унече он окончил курсы широкого профиля, имел много специальностей: слесаря, токаря, электрика, сварщика, водителя и другие. Он был способный, одаренный человек, умел делать все: починить часы, машину, телевизор. Личная жизнь у него не получилась, жил с родителями. Саша был хорош собою: высокий, стройный, белокурый, голубоглазый с красивыми правильными чертами лица, вылитый дедушка Федор Степанович. Добрый и чуткий, он очень любил свою маму, заботился, оберегал ее. Добрую память оставил у своих односельчан. К нему многие обращались за помощью, и он помогал и притом бескорыстно. А это высоко ценится людьми. Ушел он из жизни 2 октября 2001 года. И произошло это внезапно, неожиданно для окружающих. К нему приехали ребята и попросили посмотреть машину. Он вышел, дошел до машины и упал, не проронив ни слова. С ним случился инфаркт. Хоронили его в ясный, солнечный день. Вся Дубрава пришла проводить его в последний путь. Много было сказано добрых слов в его адрес. Наташа была вне себя от горя, мы не знали, как ей помочь. Перед ее несчастьем мы были бессильны. Оставлять ее одну в Дуброве было нельзя, она болела, перенесла инфаркт. Вера (ее дочь) забрала ее к себе во Мглин. И здесь она очень тоскует.
Несколько слов о Вере. Она на двенадцать лет младше Саши. После 8-ми классов уехала в Брянск и поступила в кулинарное училище. По своей специальности Вера почти не работала. Совсем юной девочкой выскочила замуж, но вскоре развелась и с дочкой Верой вернулась во Мглин. Работала на радиозаводе, здесь встретила Мишу Летяго и вышла за него замуж. Миша хороший человек, они создали дружную семью. У них двое детей: Верочка и Алеша. Вера и Миша, великие труженики и заботливые родители, они делают все возможное и невозможное, чтобы детям было хорошо, тепло и уютно. В настоящее время занимаются торговлей, и дела у них идут неплохо.
Александр Федорович Клещев (1929-1993г.г.)
Саша был младшим в семье. Детство его пришлось на предвоенные, военные и после военные годы. Это было трудное время. Саша рос без отца. Я была его няней и очень любила своего маленького брата.
Саша мечтал пойти по стопам своего старшего брата, хотел поступить в Одесское артиллерийское училище, которое окончил Валя. Жена брата, Ольга Августовна, обещала поговорить с начальником училища. Он был товарищем брата. Нужно было направление из военкомата. В августе 1947 года мы пошли в военкомат. Направление Саше, как сыну репрессированного отца, не дали. Саша очень расстроился. В 1949 году он окончил Лопаз-ненскую среднюю школу и был призван в армию. После демобилизации он уехал в Ленинград с целью поступить в институт. В институт не поступил, а устроился на завод, где изготовлялось оборудование для шахт. На этом заводе Саша проработал всю жизнь. Из простого рабочего вырос до мастера, пользовался уважением и любовью рабочих. Его любили за порядочность и бескорыстие. Выгодные наряды он отдавал рабочим, а себе брал то, что оставалось.
Клещев Александр Федорович. 1950г.
Женился Саша на Кате, которая работала на том же заводе. Это милая, хорошая женщина. Сына он назвал в честь отца - Федором. Саша и Катя были добрыми гостеприимными людьми, жили они в маленькой комнатушке. Сюда часто наезжали поселковцы и лопазненцы и гостили у них по долгу, месяцами и годами.
Двухкомнатную квартиру они получили перед самой перестройкой. Завод выделил им участок земли под дачу. Саша работал и благоустраивал его. Он построил летний домик, разработал огород. Когда была жива мама, Саша каждый год приезжал навестить ее. Потом все реже и реже, последний раз он приезжал к нам осенью 1992 года. Обещал приехать весной к Пасхе (был уже куплен билет), но в день отъезда с ним случился инсульт. 20 апреля 1993 года его не стало. Похороны превратились в демонстрацию его доброты и порядочности. Весь завод, все рабочие пришли проводить Сашу в последний путь. Царство небесное тебе и пусть земля будет пухом. Светлая память о нем живет среди его родных, близких и друзей.
Теперь несколько слов о себе. После техникума я получила назначение в Клинцы в детский дом. С одной стороны, Клинцы это хорошо. Город и близко от Новозыбкова. Можно было в любой момент съездить в институт (тогда я уже была студентка заочного отделения) и получить консультацию. Но, с другой стороны, меня пугал контингент учащихся: это дети-сироты, дети, обделенные судьбою. А у меня не было никакого опыта. Я долго думала и решила взять открепление и устроиться где-нибудь в общеобразовательной школе. Открепление, что меня удивило, дали сразу. В этот детский дом старались устроиться многие клинчане. В основном там работали еврейки, женщины видные, хорошо одетые. Меня они встретили словами: "Коллега, почему вы не хотите работать с нами?" Слово "коллега" было необычное и смутило меня. Наконец, у меня на руках был бесценный по тому времени документ - открепление. Я была свободна и могла устроить судьбу по своему усмотрению. И чуть не наделала больших глупостей, избежать которых мне помог счастливый случай. Август уже перевалил за вторую половину. Надо было думать об устройстве на работу. Я обратилась в РАЙОНО с просьбой дать мне работу поближе к дому. Ближние места уже были заняты, и мне предложили Жастковскую семилетнюю школу. Она входила в Заипутьский куст. А село Жастково было расположено километрах в 50-70 от Мглина за Ипутем. Как туда можно было добраться, я и сейчас не представляю. Но зав РАЙОНО Степан Жиляев уговорил меня. Он сам собирался ехать туда директором. Жиляев учился с моим братом Валей и сестрой Верой и часто по пути из Суража в Нетяговку останавливался у нас. В его добрых намерениях я не сомневалась и дала согласие.
В этот же день от знакомых узнала, что Феодосийский и Симферопольский институты объявили дополнительный набор студентов. Я вернулась в РАЙОНО, забрала документы и решила поступить в институт. Отправила запросы и в скором времени получила положительный ответ. Мама, скрепя сердцем, согласилась меня отпустить. Денег не было, пришлось заложить облигации. Их за бесценок скупало государство. Кое-как наскребли на один путь. Мы попрощались, мама плакала. В Сураже я села на поезд Ленинград-Харьков. Впервые я ехала так далеко. До этого я знала только Мглин, Сураж, Унечу, Клинцы и Новозыбков. И вдруг такой далекий путь в неизвестное. Первое путешествие запомнилось на всю жизнь. Все было ново, необычно, интересно: и белые украинские мазанки, тонущие в зелени вишневых садов, и пассажиры, главным образом, украинцы, нравилась общительность украинок, напевная музыкальная речь. В Харькове предстояла пересадка, пересадка очень трудная. Я не люблю Харьковский вокзал. Слишком многолюдно и суетно. Впоследствии пересадку делала на станции Лозовая. В Харькове я пересела на поезд Москва-Симферополь. В этом поезде я познакомилась с милой женщиной. Она возвращалась с Крайнего Севера, где ее сын отбывал наказание. Она рассказала, как ее хорошо, тепло встретил сын и его товарищи. Это была высокая, полная, представительная женщина. Она предложила мне остановиться у нее в Симферополе. Когда мы проезжали Перекоп, поезд остановился в честь погибших в бою за взятие Перекопа. Моя спутница сказала, что здесь в далеком 20-м году погиб ее муж. Симферополь удивил меня своей экзотикой: пирамидальные тополя, кипарисы, пальмы, вьющийся виноград, красные, низкие черепичные крыши. На вокзале нас встретила дочь моей знакомой, милая, молодая женщина. Она повела нас к себе. Там мы перекусили и потом пошли на квартиру. Утром я отправилась в институт. Там мне сказали, что прием окончен и выдали деньги на обратный проезд. Я решила ехать в Феодосию. Хозяйка и ее дочь проводили меня на поезд.
Через несколько часов я была в Феодосии. Здесь я впервые увидела море. Раньше я видела его во сне и совсем не таким. Сначала оно мне не понравилось. Приехала я в пасмурный, серый день, и море было такое же серое, бесцветное. Огромные водные пространства на горизонте сливались с небом, таким же бесцветным. И мне, человеку, выросшему в средней полосе России, привыкшей к лесам, было неуютно и зябко здесь. Но воздух, чудесный, свежий, вкусный, пахнущий морскими водорослями, был неповторим. Такого воздуха я нигде не встречала. Так, Одесса меня в этом плане совсем разочаровала.
Несколько слов о городе. Феодосия имеет форму подковы. На набережной (Ленинский проспект) расположены великолепные дворцы времен Екатерины Второй. Они были построены по указу Потемкина. Здесь разместились музеи (Айвазовского и Исторический), дом офицеров, многочисленные санатории и здравницы. Главной улицей считалась Итальянская, она тянулась от вокзала по берегу моря. Улица магазинов и прогулок, в конце ее кинотеатр "Спартак". А на противоположной стороне, на берегу моря, раскинулся великолепный приморский парк с Генуэсской башней, танцевальной площадкой, которая возвышалась над морем, и бассейном с изящной скульптурой первой жены Айвазовского. В высоко поднятой руке она держит кувшин, из которого льется вода. По преданию, эта женщина открыла целебный источник. А дальше, за этим великолепием, у подножия горы Митридат, ютятся жалкие хижины татар и др. народов. Феодосия город резких контрастов, многонациональный город. Здесь живут татары, крымчаки (коренные жители Крыма), армяне, чеченцы, болгары, греки, немцы, турки, украинцы, русские и другие народы. Вокзал находится на берегу моря, от него далеко в море тянется мол с каменными скамейками по обе стороны. Я любила это место и часто приходила сюда готовить лекции.
Институт размещался в красивом двухэтажном белом особняке с колоннами и мраморными лестницами, с видом на море. В институте я встретилась с директором Василием Васильевичем Кропотухиным, который с ходу хотел мне отказать, но я ему этого не позволила. Положила перед ним ответ института на мой запрос. Деваться ему было некуда, и он принял документы и выписал вид на общежитие. Общежитие находится рядом с институтом, но здание невзрачное, обшарпанное. Во дворе общежития я встретила дворника дядю Гришу и техничку Дусю. Они показали мне комнату, где я прожила год. В нашей комнате проживало семеро студенток. Комната наша была на первом этаже. И жили мы очень дружно, помогали друг другу, только чешки держались обособленно. Я, Лида Гапоненко, Зина, гречанка Ляля, две чешки Гашек Любашэ и Колоус Стазино, две украинки Люба Ткаченко и Маруся Василец.
Близкими моими подругами были Лида Гапоненко и Соня Алахвердова (армянка), на втором курсе я подружилась с Верой Прокопенко и Люсей Кудясовой. У нас было две группы литфаковцев. Наша группа занимала просторную аудиторию на втором этаже с видом на море. Это несколько отвлекало. Два года я видела неотступно голубое море, привыкла и полюбила его. Училась я старательно и с удовольствием. К экзаменам готовилась серьезно. Но первый предмет и такой ничтожный, как фольклор, сдала на тройку. Причина - я совсем больная пошла на экзамен. Эта тройка до сих пор не дает мне покоя. Потом уже, в течение двух лет, все предметы сдавала только на пять. Причем мои ответы преподаватели ценили высоко. "О таких ответах можно только мечтать", - говорили они. Осенью 1939г. наш институт поредел. В связи с польскими событиями наши мальчики и некоторые преподаватели были призваны в армию. Один из преподавателей по дороге умер. Его привезли в институт и торжественно похоронили. Зимой началась финская война. В Феодосии было тревожно, маскировки, сирены, затемнения - все это создавало напряженную обстановку. Но беды мы ожидали со стороны Турции. На втором курсе я жила в небольшой комнате на втором этаже с видом на море. Нас было трое: я, Люся Ревина и Зина Гуторова. Эти девочки были из Керчи. Они и заняли для меня койку. Люся была круглая сирота. Воспитывала ее бабушка. Это была веселая, жизнерадостная, озорная девушка. Полной противоположностью была Зина. Умная, способная, серьезная, красивая девушка с черными вьющимися волосами. Училась на отлично. До этого она уже несколько лет работала в школе. Был у нее и жених, которого в 1937г. репрессировали. После госэкзаменов она вышла замуж за депутата Верховного Совета РСФСР, тоже студента, наглого и очень противного молодого человека. Я жалела ее и осуждала за измену.
Маргарита Федоровна. 1940 г.
На втором курсе произошло неприятное событие. Один из студентов, Борис Чайковский, сошел с ума. У него и раньше наблюдались небольшие странности. Он был старше нас и уже успел поработать в школе. На нас он смотрел как на учеников и требовал к себе уважительного отношения. Мы посмеивались, но относились к нему по-доброму. У него был бурный роман с турчанкой Ригиной, потом она изменила ему - отсюда и срыв. Он заболел манией преследования. Ему казалось, что его кто-то ищет, следит за ним, гонится, преследует. Он бегал, прятался, звал на помощь. Во время его болезни мы с Люсей Ревиной столкнулись с ним. Люся стала шутить с ним, я ее осторожно остановила. Он посмотрел на нас добрыми глазами и сказал: "Не надо, я все понимаю, вы будете отличными учительницами". Вскоре за ним приехал отец и увез его. Борис был еврей. Тогда в институте училось много евреев.
Учился в нашей группе Яша Робинович. Очень нахальный и наглый тип. Это был уже не первой свежести человек, толстый, мешковатый, сутулый, с крупным неприятным лицом и огромным носом в виде красной груши. На занятиях он просто изводил нас и преподавателей. Как только преподаватель начинал читать лекцию, он нагло, без разрешения прерывал объяснение своими идиотскими вопросами, лез в спор, вел себя невыносимо (он был член партии). Преподаватели робели. Их можно было понять. Это было страшное время. За год до этого все преподаватели были арестованы. Я переживала за них. Так продолжаться дальше не могло. Он срывал лекции, чувствовал себя победителем. Мы решили положить конец этой разнузданности. Было проведено факультативное собрание, где осудили поведение Робиновича. На какое-то время он несколько поутих. Я не любила его, и он об этом догадывался и сумел мне отомстить. На студенческом собрании меня выдвинули представителем от студентов. В нашу обязанность входило посещать и принимать участие в педсоветах, а затем информировать студентов. При обсуждении моей кандидатуры выступил Робинович. Он обвинил студентов в политической близорукости и сказал, что Клещевой, дочери репрессированного отца, нельзя давать такое поручение. И вдруг в мою защиту выступил Ваня Попов, паренек из рабочей среды. Он дал резкую отповедь Робиновичу, сказал добрые слова в мой адрес и призвал поддержать мою кандидатуру. И меня выбрали. Я посещала педсоветы и узнала много интересного.
Война застала меня в институте. Накануне мы сдали экзамен по современному русскому языку. Отдохнули в парке и мирно легли спать. А наутро была война. В два часа дня над Феодосией появился немецкий разведывательный самолет. А к вечеру нам приказали освободить общежитие. В нем разместилась воинская часть. Нас перевели в полуподвальное помещение института. Мы кое-как там устроились и уже тогда дали волю своему горю. Но мы еще не догадывались, что это так серьезно. Нас успокаивали, что немцы не посмеют дальше границы продвинуться, наша армия этого им не позволит. Мы готовились и сдавали экзамены, копали окопы, дежурили в военкомате и других учреждениях.
После экзаменов нас постарались быстро отправить из Феодосии. Помогли взять проездные билеты, что было очень сложно. Поезда были переполнены отдыхающими, дачниками, курортниками, Даже с билетом было непросто сесть в поезд. В Джанкое мы просидели несколько дней. И я не знаю, что было бы с нами, если бы нам не помогли летчики. Их часть куда-то переводили из Николаева. Мои спутницы ушли, а я сидела одна. И вот ко мне подошла группа ребят-летчиков. Мы познакомились. Они почему-то обрадовались, когда узнали, что я из Орловской области, и сказали: "Сейчас мы приведем вам земляка. Мы его зовем брянский лапоть". И действительно, сразу привели такого мешковатого увальня, который дотошно добивался, как на родине народ воспринял войну. Он никак не мог взять в толк, что я и сама этого не знаю. Чувствовалось, что он был настроен против советской власти. Вот эти милые ребята уговорили проводницу и посадили нас на поезд. Поезд шел медленно с затемнением и маскировкой, иногда долго простаивал на запасных путях. В Орле я впервые увидела раненых. Поезд прибыл с фронта. Он был оцеплен милицией, к нему никого не подпускали. Но раненые, которые могли двигаться, выходили.
Незадолго до моего возвращения домой в Лопазне произошли трагические события. В начале войны в селах, деревнях, городах были созданы из гражданского населения заградотряды для борьбы со шпионами и диверсантами. Они имели оружие. В середине июля остатки какой-то части двигались из Белоруссии в направлении Сураж, Ляличи, Лопазна, Мглин и дальше. Дело было вечером. В Ляличах посчитали, что это переодетые немцы и срочно об этом сообщили в Лопазну. Военные в свою очередь решили, что здесь измена и готовится восстание. При въезде в Лопазну их обстреляли. Лейтенант Кутузов дал приказ оцепить село и сгонять всех на площадь. Среди согнанных оказался ветеринар Николай Требенок с ружьем. Разгневанный Кутузов выстрелил в него в упор. Впоследствии все разъяснилось. Но Кутузов был арестован. В Лопазне над ним устроили показательный суд. На этом суде присутствовала и я. Обвинителем выступал военный прокурор Тесленко. И, несмотря на то, что все население Лопазны, в том числе и пострадавшие, выступили в защиту лейтенанта, суд вынес ему смертный приговор. Я до сих пор помню этого молоденького нервного мальчика, со слезами в голосе говорившего о своей семье, в которой все военные, о своей безупречной службе. Все были возмущены этим произволом. С тяжелым чувством я покидала место судилища.
Через 10 дней немцы заняли нашу местность. Войну мы пережили под родительским кровом. У нас ничего не было, все было брошено там, где мы жили раньше. У мамы тоже ничего не было: ни коровы, ни свиней. Маленький огород, засеянный картофелем, мы съели еще до сентября. А семья у нас была большая: мама, тетя Оля с двумя малолетними девочками на руках (мать оставила их тете, ушла в партизаны и там погибла), Вера с Лидочкой, Оля, я, Нина, Наташа и брат Саша. Но все мы были здоровы и трудолюбивы. Оля, Нина и Наташа умели делать и женскую, и мужскую работу: пахали, косили, умели навьючить воз и сметать стог. Я и Вера работали только по-женски. Мы помогали людям, и они щедро делились с нами, чем могли. Так что с голоду мы не умерли. Зимой колхоз был ликвидирован. Скот и землю распределили между колхозниками. Нам дали надел земли, теленка и лошадь (нашу бывшую) на три семьи: нашей, Матрены Алексеевны Карнович и Анны Григорьевны Солуяновой. Лошадь была с маленьким жеребенком. Мы назвали его Орликом, любили и баловали. Он это чувствовал и многое себе позволял. Он мог во время обеда беспрепятственно войти в комнату и есть вместе с нами с тарелки. Иногда он кусался, но не больно, а по шалости. Судьба его печальна. В колхозе над ним издевались, его, молоденького, неокрепшего жеребенка, впрягли в работу, били, заставляли возить непосильные тяжести. Из веселого, резвого жеребенка он превратился в калеку.
В первые дни войны в Лопазне был создан крупный полицейский стан. Разместился он в здании школы. В начале 1943 года партизаны его ликвидировали. Наша зона стала партизанской. У нас часто останавливались партизаны, шедшие на задание. Иван Васильевич Новиков (муж тети Тони) был старшим группы агентурной разведки Мглинского отряда. Он и нас привлек к работе. Мне запомнились два задания. Однажды он поручил мне узнать, как охраняется разъезд Коробоничи. Я пошла туда, меня окружили немцы, завязался разговор. Они выболтали все, что мне было нужно. Разъезд охраняли 40 человек. Я уже собралась уходить, как у них возникло подозрение. Они схватили меня и потащили к начальнику. Тот выхватил у меня узелок, кричал, топал ногами, собирался отправить в гестапо. И только счастливая случайность спасла меня. А вот другой случай. Весной 1943 года во время весенней блокады мы с Олей должны были узнать о действиях гестапо в Сураже. Мы побывали в расположении гестапо, узнали о маршрутах карателей и благополучно вернулись домой. Весной 1942 года нас потрясла зверская расправа фашистов с еврейским населением. Среди них у нас было много друзей и знакомых.
После Курско-Орловской битвы началось стремительное отступление немцев. В середине сентября вечерами, ночью стали слышны глухие звуки канонады и жуткий вой волков. Они двигались впереди фронта. Вскоре потянулись обозы с беженцами, а за ними отступающие немцы. Погода стояла сухая и жаркая. Немцы подожгли Лопазну и двигались через пламя и дым. В конце третьего дня при выезде из Лопазны две немецкие повозки подорвались на мине. Немцы озверели. Они приостановили движение, оцепили село и убивали всех, кто попадался. В Лопазне свирепствовал тиф. Немцы вытаскивали из домов больных и их убивали. Порезали детей, которые пасли скот, убили женщину на поле. И грудной ребенок несколько дней ползал по мертвой матери. Затем они впереди колонны погнали женщин с детьми. Старики должны были бороновать дорогу. В Сураже немцы отпустили женщин с детьми, а стариков расстреляли. Наутро в наш поселок потянулись подводы с гробами. В Лопазне хоронить боялись. В поселке была установлена немецкая артиллерия.
В нашем доме разместился штаб. Нас выгнали. Пошел дождь. Мы устроились в сарае, но вскоре нас и оттуда вытеснили. Там разместили немецкую воинскую часть, только что вернувшуюся из боя. Люди были измотанные, грязные, усталые. К ним с приветствием вышел полковник. Это был рослый, красивый, белокурый человек средних лет. В последние дни мы жили в состоянии ужаса. Часто на опушке леса слышались страшные, душераздирающие крики расстреливаемых. Поселок заняли войска. Все было изломано, загажено, вода выпита, негде было достать глоток воды. Мы, и взрослые, и дети, уже несколько дней ничего не ели и не пили. Дети от слабости уже не могли плакать. К нам заходили немцы с мешками. Они ловили кур, откручивали им головы и запихивали в мешки. Они уничтожили до ста кур, которых так бережно и старательно вырастила Вера. 23 сентября во второй половине дня загорелся поселок. Мы приготовились к смерти. Особенно отрешенной выглядела Оля. Только Вера не потеряла присутствия духа. Она послала меня в штаб просить полковника, чтобы тот запретил поджигать дома. И я пошла. В передней комнате находились денщики, повара и другая обслуга. В задней комнате размещался штаб. Я вошла в комнату и первое, что увидела, это клубы нежного голубовато-зеленого дыма, который плотно наполнял комнату. За окнами была отвратительная, серая, дождливая погода. Также скучно и серо было в комнате. Сквозь дым я разглядела: в передней части комнаты (перед восточным окном) стоит наш большой раздвижной стол, устланный картами, а над ним склоненные головы немцев. Я смело поздоровалась. Головы оторвались от карт и с удивлением и любопытством уставились на меня. На ломаном, смешном немецком языке я стала шутливо что-то говорить. Вдруг лица немцев просветлели, заулыбались, они по-доброму закивали головами. И комната сразу преобразилась, как будто в нее заглянул луч солнца. Я попросила полковника, чтобы он приостановил поджог домов. Он обещал, и обещание свое сдержал. В поселке был сожжен один дом и урожай, который не был убран с полей. Через несколько минут к нам вышел денщик и сказал, чтобы мы не беспокоились, жечь наш дом не будут, что через два часа они покинут поселок, а сюда придут советские войска. После ухода немцев к нам зашел сосед, по прозвищу Мочулка, и пригласил в свой погреб. Людей там было столько, что пальцем не шевельнуть. Мы пересидели ночь, а утром узнали, что наша разведка побывала в поселке, и идет наступление наших войск на Сураж.
Наш дом находился на взгорке. Отсюда далеко просматривалась местность. Километра за полтора по дороге на Сураж двигались цепочки красноармейцев, согнувшихся под тяжестью снаряжения, и какой-то тоской веяло от их вида. Мне тогда трудно было понять, что люди идут в бой и многие, может быть, в последний. Мы, пережившие смертельную опасность, чувствовали себя как бы заново рожденными, испытывали ни с чем несравнимую радость. Из леса вернулась мама. Она несколько дней в лесу прятала корову. О судьбе ее мы не знали и волновались. Но мама, слава Богу, осталась жива. Немцы отступили за Ипуть и заняли выгодную позицию на высоком берегу реки. Наших много погибло в бою за Ипуть. В Лопазне в здании школы был открыт полевой госпиталь. При въезде в Лопазну вырыта большая братская могила, хоронили штабелями, перекладывая соломой. В первые дни освобождения в нашем доме постоянно толпилось много народу. Это бойцы, раненые, возвращающиеся из госпиталей на позицию. Мама целый день не отходила от печи, готовила горячую пищу, кормила молоком. Раненых заботливо укладывали отдохнуть, стирали им портянки. Они были тронуты нашим вниманием, удивлены, что за годы оккупации мы не потеряли чувство Родины. С фронта и госпиталей писали благодарственные письма, обещали навестить в мирное время. Жалко, что эти письма сгорели вместе с домом в 1947 году.
Внезапно приехал Виктор Иосифович. Приехал это громко сказано. Желание узнать о судьбе семьи было так велико, что он рискнул, во что бы то ни стало добраться до поселка. Как он добирался до поселка из Калинина - уму непостижимо. Ему пришлось ехать в товарных и пассажирских поездах, попутных машинах, лошадях и пешком. Приехал он в первые дни освобождения, когда еще не успели убрать убитых. Эту страшную картину он наблюдал под Дубровой. Его приезд для нас, а тем более для Веры, был большой радостью. Во время отступления Виктор Иосифович заскочил домой попрощаться с семьей. Прощание было трогательное и тяжелое. Он просил Лидочку любить и помнить его, не забывать. И девочка обещала. На рассвете мы проводили его, а в 12 часов дня у нас появились немцы. О судьбе его мы ничего не знали. Вера думала, что он попал в плен. И мы искали его, обошли все лагеря военнопленных, госпитали, побывали в Писаревке. Там 15 августа был бой, и погибло много наших солдат. Местные жители их похоронили. Бригадир взял солдатские медальоны, чтобы потом сообщить родным. Мы с Верой проверили эти медальоны, и не нашли никаких следов. И вот наконец радость. Виктор Иосифович был жив и здоров.
Постепенно фронт уходил на запад, и нужно было налаживать мирную жизнь. Председатель колхоза Леон Григорьевич Гришечко (матрос-авроровец) попросил меня поработать счетоводом. Я пыталась убедить его, что это не мой профиль, и что я не смогу работать. Но он так меня упрашивал, что я, наконец, согласилась. И вот нам с Леоном пришлось восстанавливать колхоз. Собирали с миру по нитке инвентарь, лошадей, семенной фонд. Председатель мне помогал. Он был хороший человек. Особенно сложно мне было подсчитать убытки, нанесенные оккупантами нашему колхозу. Я долго и скрупулезно, до копейки, все подсчитывала. Затем всех нас: и счетоводов, и председателей пригласили в сельсовет с отчетами. Когда мы пришли, совещание было в разгаре. Мужики, разопревшие и красные, до хрипоты спорили, в какую сумму оценить рояль, принадлежащий учителю Ивану Николаевичу Логвинову. Это был небольшого роста, очень толстый розовый старик, прозванный Краснобаем. Краснобай, по-видимому, рассчитывал, что ему отвалят наличными огромную сумму, и настаивал, чтобы рояль был подороже оценен. День уже перевалил за полдень, а споры продолжались. Наконец мне это надоело, и я резко выступила против мужиков, рояля и его хозяина в том смысле, что идет война, люди гибнут за Родину, а тут возятся с каким-то инструментом. И мгновенно все разрешилось. Мужики согласно закивали головами, повеселели. А мой председатель с гордостью заметил, что я похожа на Федора Степановича. С Логвиновым у нас были сложные отношения. Когда-то наши семьи жили рядом и дружили. В 1930 году его, как кулака, арестовали и посадили в тюрьму. Мой отец сделал все возможное и невозможное, чтобы спасти его: он писал, ездил в район и область и добился его освобождения. Логвинов был выпущен из тюрьмы и спокойно работал в школе. А в 1938 году на суде в Клинцах он выступил обвинителем против папы. Этого мы ему забыть не могли.
Шло время, мы с нетерпением ожидали весточку от Вали. Мы были почти уверены, что он жив. Его род войск был менее уязвим. Он был артиллерист. В середине октября мы получили письмо от его адъютанта. Он просил откликнуться и обещал сообщить, где находится Валя. Слово "находится" оставляло нам какую-то маленькую надежду, что Валя жив. А вот в начале декабря мы получили официальное извещение о гибели брата. Огромное горе поселилось в нашем доме. В памяти навсегда остались бесконечно дорогие, не меркнувшие и незабываемые образы брата, отца и четырех двоюродных братьев. Моральные потери войны невосполнимы. Больше полувека прошло с тех пор, а боль не утихает. Весной 1944 года нам вручили посмертные награды брата.
15 октября 1943 года начались занятия в школе. Я была назначена учительницей русского языка и литературы в 5-7 классах. Учительницей, я была не ахти, какой. Два года оккупации, никакой методической литературы, никакого опыта, отсутствие учебников. Ученики запоминали и усваивали материал со слов учителя. Но ребята меня любили. Директором школы был назначен Трофим Евсеевич Николаенко, завучем Василий Емельянович Хромко. Николаенко Т.Е. был моим учителем. Я любила его, как учителя. Но как человек, он был не на высоте. Он заискивал перед начальством, преследовал маму. А потом и нас с Олей стал притеснять. Но Оля ему этого не позволила. У нее с ним был серьезный разговор, она отчитала его за маму. И он сник. У него рыльце было в пушку. Во время оккупации школа некоторое время работала. Директором был Николаенко. Под его руководством из учебников вычеркивалось все советское.
В 1944г. в Лопазне открыли десятилетку. Произошла смена руководства. Директором назначили Хромко, а завучем Михаила Елисеевича Поводырева из Дубровы. Мне поручили старшие классы. А нашу семью продолжали преследовать неудачи. В 1945 году Вера сильно болела. В феврале у нее родился слабенький, болезненный мальчик Валя.
Весной тяжело заболела мама. Больше месяца она находилась на грани смерти. Мы были в отчаянии, надежд на выздоровление не было. Но видно Бог смилостивился над нами. Смерть отступила. Мама стала медленно поправляться. Болезнь повлияла на слух: она перестала слышать. Общались с нею с помощью карандаша и бумаги. В этом же году у нас погибла корова. Она забежала на соседний двор, попала в яму и сломала шею. В 1946 году наша семья переболела тифом. Но, слава Богу, все выздоровели. В 1947 году, в начале февраля, в морозную, вьюжную ночь сгорел наш дом. Меня в это время не было дома. Я занималась во вторую смену. После занятий было предвыборное собрание, которое затянулось за полночь. Потом я долго добиралась до поселка по сугробам. Когда я взошла во двор, мне показалось, что я попала в незнакомое место. Вместо дома торчали обгорелые печи. И мне мгновенно вспомнился сон, который я видела много раз. Один и тот же сон. И вот этот сон я вижу наяву. Потом ко мне подошла бедная, обмерзшая, заиндевевшая Нина (она училась в Брянском лесотехническом институте и приехала на зимние каникулы). И вот такое случилось! Мы пошли с нею к соседке Дуне Козловой. Там уже была вся наша семья. Трудно себе представить, в каком состоянии была бедная мама. Первая половина дома сгорела полностью, от второй частично остались стены, которые в течение ночи время от времени загорались. И люди, спасибо им, помогали тушить. Дом сгорел, но жить надо было. Дуня, эта милая, добрая женщина, приютила нас, хотя у нее была большая семья и тесно.
В поселке был открыт класс для малышей. Мама занималась с ними в своем доме. Теперь надо было искать помещение. И мама подыскала его. Брат Саша на время оставил школу. Вся тяжесть семейных невзгод легла на слабые плечи Наташи. Бедная моя сестричка, сколько ей пришлось вынести и пережить. Неудачи и беды сопровождали всю ее жизнь. Мы грустно попрощались с сестрой Ниной, она уезжала в Брянск. Корова и сарай остались целы, а сено сгорело. Кормить корову было нечем. Но и тут добрые люди помогли. Так, Никифор Борисович, отец председателя лопазненского колхоза, безвозмездно привез нам огромный воз сена, помогли и посельчане. Так что корову мы спасли, а в ней было наше спасение. Мне пришлось перебраться в Лопазну на квартиру. У меня был 10-й выпускной класс, требовалась большая, серьезная подготовка. Работать в Лопазне было непросто.
Убивала дорога. В любое время суток, в любую погоду: в дождь, в слякоть, мороз, пургу, каждый день нужно было преодолевать путь в 7-8 км, и притом по бездорожью. Часто приходилось возвращаться домой поздно вечером. Дорога шла между кустарниками и болотами. А это был волчий переход от реки Ипуть в лес. Иногда вечером или в ночное время я видела недалеко яркие светящиеся глаза. Однажды здесь заблудилась мама. Вместо того чтобы свернуть в поселок, она пошла прямо в лес. И было это также в зимнее вьюжное время. Одному Богу известно, как она не погибла.
Зиму мы прожили у чужих людей. А как только немного потеплело, перебрались в свою недогоревшую избу. Крыши не было, но окна и двери кое-как заделали. При самом небольшом дождике вода свободно и весело текла внутрь на кровати и пол. После всего пережитого даже при таких невыносимых условиях жизнь в своем доме казалась раем. За лето и осень с большим трудом и с помощью добрых людей удалось отремонтировать не догоревшую часть дома. Я с благодарностью вспоминаю ныне покойного Петра Демидовича, который бескорыстно помог нам вырезать и вывезти лес для избы.
Наши десятиклассники сдавали экзамены во Мглине. Здесь мы встретились с Захаром Ефимовичем. До этого я видела его два раза. Первый раз осенью 1943 года на конференции. Мне нужно было устроить сестру Нину в 10-й класс. Я обратилась к нему и увидела: передо мной стоял больной человек с грустными, отрешенными, мертвыми глазами. Я подумала: этому человеку очень плохо, и сердце у меня болезненно сжалось. Через год я снова его встретила и тоже на конференции.
Я немного опоздала и не знала, где разместилась наша секция. В дверях школы столкнулась с Захаром Ефимовичем и спросила его, в какой аудитории занимается секция литераторов? Слово аудитория его рассмешило. Сквозь смех он сказал: "Аудитория? Может Вам актовый зал нужен?". Смеясь и не ответив на мой вопрос, побежал дальше. Это был другой человек - живой и веселый.
И вот третья встреча на экзаменах. Я так волновалась и переживала за своих учеников, что ничего не замечала. Чувствовала, что только Елена Емельяновна Друговейко и Дина Петровна по-доброму относятся к моим ученикам. Все остальные враждебно. Я до сих пор не могу этого забыть. А Захар Ефимович обратил на меня внимание. Придя, домой (он жил с семьей племянника Миши) сказал: "Ну что, Нина, возьмем себе лопазненскую литераторшу?" Возьмем-то, возьмем. Но повел он себя довольно своеобразно и комично. Мне ничего не сказал и не попытался встретиться. Вызвал к себе нашего завуча Поводырева и поручил ему это деликатное дело. Он еще не знал, что Новиковы наши близкие родственники. Поводырев чуть ли не на коленях умолял меня не подвести Захара Ефимовича и его, Поводырева, потому что Захар Ефимович такой уважаемый человек, каких мало. Мы посмеялись и забыли. Но оказалось, что в эти события вмешались солидные и уважаемые люди: лопазненский фельдшер Максим Гаврилович, прозванный за ласковое обращение с больными Сахаром Медовичем, директор Хромко и др. Даже Краснобай, весело улыбаясь, говорил: "Ишь, какого молодца подцепила".
На меня стали оказывать давление. Но я стойко сопротивлялась. Тетя Тоня и Иван Васильевич уговаривали маму, и она стала склоняться на их сторону. Пригласила Захара Ефимовича познакомиться. И Захар Ефимович приехал в самое неподходящее время. Шел дождь. Он промок до нитки, чувствовал себя неважно, болели ноги. А у нас тоже негде было отыскать сухого уголка. С потолка текли ручьи. Обстановка не располагала к приватной беседе. Мы были почти незнакомы. Чувствовалась скованность. Легкого доверительного разговора не получилось. Утром он уехал. Наташа заплакала. Захар Ефимович ей не понравился. Но мама строго сказала: "Если не пойдешь за Захара Ефимовича, то ни за кого другого не позволю". Неизвестно, как бы дальше развивались события, если бы не одно обстоятельство. Без моего ведома и согласия меня перевели в Мглинскую среднюю школу, а на мое место прислали молодых учителей из Ново-зыбкова. Кончался отпуск, и надо было быть на работе, иначе тюрьма. Я решила, что это судьба. Остановилась у тети Тони. Утром пришел Захар Ефимович, взял у меня документы, паспорт. И сам, без моего участия, все оформил. Понемногу я стала привыкать ко Мглину, а потом и совсем освоилась. Захар Ефимович на удивление оказался приятным, тактичным, веселым, ненавязчивым человеком. Он много и остроумно шутил. С ним было легко. Я скоро к нему привыкла, уважала и немного побаивалась. Несколько лет обращалась к нему только на Вы, по имени и отчеству. У нас было много общего. Я была воспитана в строгих правилах пуританской морали и Захар Ефимович тоже. У нас были чистые, добрые, целомудренные отношения. Мы одинаково смотрели на жизнь, религию, политику. Доминирующим было нравственное начало, высокие духовные интересы. "Если ты мог помочь человеку, сделать добро и не сделал, ты поступил дурно", - считали мы. Равнодушно относились к быту, жизненным благам, карьере, успехам, деньгам. При распределении учебной нагрузки учителя старались получить лучшие классы и побольше часов. Захар Ефимович говорил: "Ты возьмешь то, что останется". И я охотно соглашалась. Иногда у меня было в неделю 3-9 уроков.
Подрастали мальчики, нужно было думать о собственном угле (во Мглине еще в это время многие люди жили в землянках). С большим трудом построили небольшой домик. Перешли в него жить, когда он был еще недостроен. В доме было холодно, сыро, дымно, промозгло. Но мы были рады и такому пристанищу. Постепенно кое-что достраивалось, а кое-что так и осталось недостроенным. Всю жизнь нас мучили печи, каждый год их перекладывали, и все безрезультатно.
Захар Ефимович заставил меня закончить институт. После учительского института я поступила на 3-й курс заочного отделения Новозыбковского института. Он помогал с контрольными работами по истории, философии и даже литературе. Причем его работы оценивались выше моих. После окончания института я работала в старших классах. Готовилась к урокам всегда серьезно и основательно. Мне было интересно. Сама подготовка приносила большое удовлетворение и удовольствие. Я любила свой предмет и ученики, надеюсь, тоже. На уроках было интересно, материал усваивался легко. Когда раздавался звонок, мы удивленно смотрели друг на друга и не верили, что урок кончился, расходиться не хотелось. Когда у ребят были свободные уроки, они отыскивали меня и просили позаниматься с ними. Бывали и такие случаи, когда ученики всем классом отправлялись в РАЙОНО просить, чтобы я вела у них литературу. Когда я ушла из школы, они с грустью говорили: "Зачем вы ушли, без вас в школе стало пусто, скучно и неинтересно". Это было приятно слышать. Со школой у меня связаны самые приятные воспоминания. Областное начальство меня ценило. На областных совещаниях меня представляли как лучшую учительницу области. Я, конечно, так о себе не думала. Со школьным начальством у меня были сложные отношения. Они не могли простить мне независимости.
Маргарита Федоровна. 1958 г.
Центром семьи был Захар Ефимович. Он умел создавать благоприятную атмосферу. Влияние отца на детей было безгранично. Дети к нему тянулись. Сыновей своих он любил беззаветно. Дети учились хорошо. Никаких проблем с ними не было. В 1958 году Паша окончил школу с золотой медалью. В эти годы для поступления в ВУЗ золотая медаль не имела значения. Выпускникам школы практически поступить в институт было почти невозможно. Принимались в основном молодые люди с трудовым стажем. Трудового стажа у Паши не было. Я долго думала, куда ему поступать и предложила Одесский медицинский институт. Почему я остановилась на этом институте? У Паши было слабое здоровье. В Одессе первое время можно было остановиться у родственников. Там жила семья моего брата. Паша согласился с моим предложением, и они с отцом уехали в Одессу. Он поступил в институт и учился отлично. Институт поздравлял и благодарил нас за воспитание прекрасного сына, хорошего общественника и отзывчивого товарища (эти определения я взяла из письма). Письма эти до сих пор хранятся у меня.
Павел и Альбина. 1985 г.
Паша окончил институт и аспирантуру, защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Имеет ряд научных трудов и изобретений. Доктор медицинских наук, профессор. В настоящее время заведует кафедрой микробиологии, вирусологии и иммунологии в Одесском государственном медицинском университете. Жена его Альбина заведует лабораторией детской поликлиники. Дочь Таня художница. А маленькая внучка Сонечка посещает детский садик.
Младший сын Вася тоже учился хорошо и окончил школу с золотой медалью в 1965 году. Легко поступил в Рязанский радиотехнический институт. В 1970 году окончил институт с отличным дипломом. А вот с устройством на работу случились сложности. В 70-е годы выпускники пользовались большими привилегиями. Им давали престижную работу и квартиру вне очереди. Но нам хотелось, чтобы Вася занимался наукой, и по нашему настоянию он устроился в Дзержинский научно-исследовательский институт. Это было ошибкой. Институт был бесперспективный. Научная работа находилась на низком уровне, никто из сотрудников не имел ученой степени, зарплата низкая, квартиры не дали. Через год он ушел. Надо было искать новую работу. Они с отцом уехали в Киев. Работа там находилась, но нужна была прописка. А чтобы прописаться, нужна справка с работы. Получался заколдованный круг. С Киевом ничего не получилось. Помог Виктор Иосифович. У него в Гомеле были связи. Он устроил Васю в научно-исследовательский институт, а прописал у своих родственников в ближайшей к Гомелю деревне. Ему предлагали работу в КГБ по его специальности (инженер-электроник), обещали сразу квартиру. Но Вася был так воспитан в семье, что от этой работы отказался.
Жил он у двоюродного брата Виктора Иосифовича Николая. Но вскоре был призван офицером в ряды Советской Армии. Служба его в армии отмечена грамотами и благодарностями, где упоминались отличные успехи в боевой и политической подготовке, примерная дисциплина и безупречная служба в рядах Вооруженных Сил СССР. Солдаты любили его и, уже демобилизовавшись, писали ему благодарственные письма и даже слали посылки. У Васи много хорошего и доброго от отца и дедушки Федора Степановича: его неистребимая доброжелательность, простота в общении, готовность всегда прийти на помощь, чуткость, общительность, чувство юмора. Когда был жив Захар Ефимович, и Вася приезжал домой, веселый заразительный смех не умолкал целый день. Он, всегда улыбающийся, какой-то светлый, как будто сотканный из лучей солнца. С ним светло, тепло и уютно. После демобилизации он с семьей поселился в Гомеле.
Семья Васи. 1990 г.
Они с Эммой (это моя невестка) устроились на завод "Электроаппаратура", там им обещали квартиру. Но директора, который обещал, вскоре сняли. И вопрос о квартире повис в воздухе на двадцать с лишним лет. Родились и выросли дети. Эмма окончила университет, а Вася - аспирантуру. Рома отслужил в армии, (служба проходила в Германии) вернулся, поступил и окончил университет, Люда - лицей. А квартиры все не было. И только когда Белоруссия стала независимым государством, они получили трёхкомнатную квартиру. В настоящее время Вася и Эмма работают на этом же заводе. Вася - начальником заводской лаборатории, Эмма - начальником финансово-экономического отдела. Рома в гимназии ведет уроки информатики и является завучем. Увлекается шашками, участвует в соревнованиях, имеет звание «Мастер спорта». Люда окончила Белорусский государственный экономический университет в г. Минске. На заводе Вася возглавлял комсомольскую организацию. Обком комсомола наградил его грамотой за образцовую постановку воспитательной работы среди молодежи. Ему предлагали вступить в партию и обещали работу в аппарате.
Работает Вася в лаборатории творчески. За авторские изобретения Главный Комитет ВДНХ СССР наградил его серебряной и двумя бронзовыми медалями.
Захар Ефимович Протченко (1906-1993гг)
Краткая биография Захара Ефимовича Протченко составлена и находится в местном краеведческом музее. Здесь я хочу отметить основные периоды его жизни. Протченко 3. Е. родился 15 сентября 1906 года в деревне Голяковка Мглинского уезда Черниговской губернии, в семье казака. Семья была большая, дружная, трудолюбивая, уважаемая в деревне. Начальное образование он получил в Луговецкой школе. Во Мглине окончил среднюю школу.
Протченко Захар Ефимович. 1927г.
В 1926 году поступил в Северо-Кавказский государственный университет. Это было время подъема народного духа, расцвета творческих сил. Двери средних и высших заведений были широко открыты для детей рабочих и крестьян. Шумно и интересно текла жизнь в университете. Частым гостем в студенческом общежитии был известный писатель Михаил Шолохов, (его двоюродный брат учился на одном курсе с Протченко 3. Е.). Посещали университет и выступали перед студентами А. В. Луначарский, В. В. Маяковский, Серафимович и др. Из стен университета того времени вышли талантливые писатели, учителя, врачи, инженеры. В 1930г. он окончил педагогический факультет Северо-Кавказского государственного университета. Ему присвоили квалификацию преподавателя по обществоведению в Трудовых школах Второй Ступени.
Протченко Захар Ефимович. 1935.
Как преуспевающего студента Протченко оставляют для научной работы на кафедре. Но вскоре он был призван в ряды Красной Армии. После демобилизации вернулся на родину. До войны работал учителем истории и завучем в Клинцовском текстильном рабфаке. Его любили рабфаковцы, о нем, как передовом учителе, писали клинцовские газеты. Ни одно собрание не проходило без восторженных высказываний в адрес Протченко. Это чувство рабфаковцы пронесли через всю жизнь. Ни время, ни тяжелые испытания не притупили его. Ему писали письма. Приезжали во Мглин навестить. Уже после смерти Захара Ефимовича из Петербурга приезжал видный юрист Иван Максимович Пронченко, чтобы почтить память любимого учителя.
Во время Великой Отечественной войны Протченко 3. Е. участвовал в партизанском движении в составе армейской разведгруппы "Аркадий". Выполнял ряд важных и ответственных заданий. Так, после окончания весенне-летней блокады 1943 года ему было дано срочное задание: выявить вражеские объекты в городе Клинцах для нанесения по ним ударов нашей авиации. Требовались точные разведданные с нанесением их на картосхему. Это задание Протченко 3. Е. выполнил в течение трех дней. Помогли ему в этом клинцовские рабфаковцы-ученики Захара Ефимовича. Картосхема, составленная им, была доставлена на Большую землю. А через трое суток, в ночь с 19-го на 20-е июня, наша авиация уже бомбила объекты в Клинцах. Его участие в Великой Отечественной Войне было отмечено рядом правительственных наград орденом "Красной звезды", орденом "Отечественной войны", медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.", медалью "40 лет победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.", юбилейным знаком "50 лет партизанского движения на Брянщине", медалью"70 лет Вооруженных Сил СССР" и др.
Во время оккупации г. Мглин подвергся разрушению. 22 сентября 1943 г. наши войска вступили в горящий город. Он лежал в развалинах и пепелищах. Мглин был освобожден, и нужно было восстанавливать жизнь. Много острых и неотложных вопросов приходилось решать, и в их числе восстановление школы и открытие занятий. В райком партии был вызван Протченко З. Е. Ему предложили заняться восстановлением школы. Это была трудная задача. Школьное здание было полуразрушено. Вместо окон зияли провалы, были сорваны двери, по классам свободно гулял ветер. В школе не было столов, стульев, ученических парт, классных досок, письменных принадлежностей, бумаги, учебников, книг, топлива. И все-таки 15 октября 1943 года занятия в школе начались. Стоял учитель, стояли ученики. Но надо было видеть, с каким энтузиазмом, с какой охотой учились дети. С каким интересом, вниманием стремились запомнить объяснение учителя. Они понимали, что единственным источником знаний является рассказ учителя.
Директором школы был назначен Протченко 3. Е. За образцовую постановку учебно-воспитательной работы он один из первых в области был награжден в 1947 году знаком "Отличник народного просвещения", медалью "Ветеран труда", почетными грамотами.
Протченко Захар Ефимович. 1947 г.
Захар Ефимович занимался не только учебно-воспитательной работой, но и научно-исследовательской работой по истории родного края. С группой ребят, так же, как и он, влюбленных в свой край, он исходил весь район, собирая сведения из прошлой жизни народа. Им был собран богатый, уникальный материал. Эти сведения вместе с архивными материалами легли в основу его книги "Земля Мглинская - родной край". Это был бескорыстный дар землякам. От гонорара Захар Ефимович отказался. Одним из достоинств книги является правдивость, истинность. Все выводы и положения строго документальны и исторически верны. Чтобы внести в книгу какой-нибудь эпизод, Захар Ефимович опрашивал многих свидетелей, сверял письменные источники, и только удостоверившись в их истинности, заносил в свою книгу.
Так им было опровергнуто бытующее положение, что Мглин первоначально возник в районе Городища и назывался "Зартый". Это ошибочное утверждение идет от Н. М. Карамзина ("История Государства Российского").
Чтобы установить, где и когда возник город Мглин, Захар Ефимович обратился в археологическое общество. По его просьбе была прислана поисковая группа, которую возглавил Ф. М. Заверняев. Сюда же входил старший научный сотрудник областного музея В. И. Веремьев, выпускник нашей школы. Они делали раскопки в Городище и ничего не обнаружили. Культурный слой там крайне бедный, и нет никаких следов поселения. Тогда они начали раскопки на Воздвиженской горе. Было заложено несколько шурфов. И вот здесь были обнаружены предметы материальной культуры, которые дают право утверждать, что город Мглин возник в районе Воздвиженской горы и не позднее XI-XII вв.
Книга "Земля Мглинская - родной край" имеет большое познавательное значение для нынешнего и будущих поколений, имеет непреходящее значение в патриотическом воспитании молодежи. Ею заинтересовались люди во многих уголках нашей страны и ближнего зарубежья. Из Дальнего Востока, Тюмени, Москвы, Коломны, Рязани, Ленинграда, Риги, Таллина, Киева, Одессы и других городов обращаются с просьбой выслать им книгу. Из Москвы приезжала монахиня с этой же просьбой. Но, к сожалению, выполнить их просьбу нет возможности. Книга вышла небольшим тиражом и в продажу не поступила. Ее распределили по школам, библиотекам, учреждениям.
Протченко 3. Е. вел большую общественную работу. Его старанием в памятных местах города были установлены мемориальные доски. Он был активным членом Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, за что был награжден нагрудным знаком "За активное участие в работе общества". Много душевных и физических сил было вложено Протченко 3. Е. в создание местного историко-краеведческого музея. Он не мог смириться, что такой древний город, как Мглин, с такой богатой историей не имеет своего музея. Он всю жизнь собирал для него материал. Захар Ефимович стал добиваться открытия музея. Но сделать это было нелегко. Много пришлось потратить сил. Наконец райисполком вынес решение: быть во Мглине музею и разместить его в здании Успенского Собора. Успенский Собор к этому времени был в полуразрушенном состоянии. Последний священник закрыл его, а ключи отнес в райисполком. С этого времени начинается разрушение Собора.
Были сорваны замки, выломаны боковые двери, повреждена крыша. Все, кому не лень, заходили туда и тащили все, что можно унести. Так бесследно пропали уникальные иконы В. Л. Боровиковского, икона Пресвятой Богородицы, названная Одигитрией. Ей приписывались чудесные свойства исцеления. Ее брали в дома, где случалась беда. Очевидцы рассказывали, что видели, как икона плакала. Чтобы разместить музей, нужно было реставрировать Собор. Начались хлопоты за реставрацию Собора. Захар Ефимович ездил в Москву, в Брянск, писал, рассылались фотографии с изображением Собора. Действия увенчались успехом. Вышел указ реставрировать Успенский Собор и сохранить его, как памятник истории. Начались работы. Но вскоре оказалось, что средств, отпущенных государством, не хватает. Тогда местное начальство обратилось к населению за помощью. Захар Ефимович снял все сбережения своей семьи и отдал на реставрацию Собора. Я тогда еще работала в школе, и часть зарплаты переводила на реставрационные работы. Работы продолжались. Но в это время вышел другой указ - Успенский Собор вернуть верующим, а для музея подыскать другое помещение. И вновь начались хождения по мукам. Захар Ефимович ходил по кабинетам местного начальства, просил, требовал помещения для музея. Наконец, секретарь райкома Черный распорядился построить в парке здание для музея. И вот в 1986 году в невероятно короткий срок (за два месяца) в живописном уголке парка был построен чудесный домик в древнерусском стиле. Началось оформление музея. Захару Ефимовичу помогали люди, как и он, влюбленные в свой край. Из Брянска приехал во Мглин Владимир Иванович Веремьев. Он взял на себя оформление музея. Делал все со знанием и вкусом. Работники музея активно собирали материал. Был какой-то духовный подъем. Люди с готовностью дарили древние вещи, документы, рукописи, георгиевские кресты, ордена и др. Вот что пишет об этом В. И. Веремьев: "Когда шел сбор экспонатов для музея, люди доверчиво отдавали мне в руки дорогие их сердцу реликвии от фотографий до орденов и медалей на вечную память и в надежде, что все это увидят и оценят потомки" ("Заветы Ильича", 26 декабря 1991г.).
Музей был открыт, он действовал, он жил. Но жил недолго. В 1988 году его закрыли. Все экспонаты музея были выброшены, погружены на машину, отвезены и свалены в кучу в помещении СПТУ без описи. Помещение не запиралось, началось разворовывание музейного материала. Пропали ценные древние рукописи, георгиевские кресты, ордена, документы, не погнушались даже ручной мельницей. В самых неожиданных местах можно было встретить музейный материал. Так, папки с исследовательскими материалами по краеведению, изготовленные В. И. Веремьевым, валялись в кинобудке районного дома культуры. В здании музея изредка демонстрировались привезенные картины. Местные художники не были востребованы (Розинкевич, Воробьев, Сергеев, Кашников). Для Захара Ефимовича это было трагедией, крушением мечты всей его жизни. История с музеем сломила его, хотя по натуре он был оптимистом, человеком действия. Он стал часто болеть и 4 января 1993 года ушел из жизни.
Протченко 3. Е. был чутким, прекрасным товарищем, общительным, добродушным человеком. Любил русские песни и сам мастерски исполнял их. Добрая память о нем живет среди жителей города и района, коллег, его бывших учеников. Они приезжают во Мглин, чтобы поклониться его могиле и положить на нее живые цветы.
Но вернемся к музею. Шло время, и люди уже стали забывать, что во Мглине когда-то был музей. И вдруг в 1999 году райсовет принял решение восстановить краеведческий музей. А восстанавливать было нечего. Все было растаскано и разворовано. Для открытия музея стали собирать с миру по нитке. Что-то передал И. И. Щигалев, что-то привез С. А Горохов. Он взял оформление музея. 9 мая 1999 года было торжественное открытие музея. Открыли, пошумели и затихли. Жизнь музея снова замерла. За два года ничего не сделано, не приобретено. Свое бездействие сотрудники музея оправдывают безденежьем. Это отчасти и верно.
Я бывала в музее, и каждый раз уходила с тяжелым чувством безысходности. И все ломала голову, думала, как ему помочь. Наконец решила обратиться с проблемами музея к главе администрации Николаю Николаевичу Кондрату. Были у меня и другие вопросы: как увековечить память П. Б. Шимановского, отремонтировать его могилу и асфальтировать центральную кладбищенскую дорогу Н. Н. Кондрат выслушал меня с пониманием и обещал помочь, взять под свой контроль. И уже что-то делается в этом плане по его инициативе.
Что же касается меня, то после смерти Захара Ефимовича я стараюсь, чтобы его огромный и такой ценный труд дошел до читателя. Я подготовила рукописный текст книги "Земля Мглинская - родной край" к изданию, за что Российский комитет ветеранов войны в 1995 году наградил меня грамотой. Я ветеран труда. 36 лет проработала учительницей средней школы N1. За многолетний, добросовестный труд награждена знаком "Отличник народного просвещения", медалью "Ветеран труда", юбилейной медалью "50 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", почетными грамотами. В настоящее время я стараюсь, чтобы в житейской суете не было забыто имя Захара Ефимовича. Время от времени по его материалам готовлю статьи для газеты. Так было опубликовано "Школьное дело в городе Мглине", "Достопримечательности Мглина, "Забытая память" (о Шимановском), "Он беззаветно служил истории" и др. Начальник культуры Козлов Д. И. говорил, что общественность города собирается присвоить музею имя Протченко, средняя школа N1 установить памятную доску. Я мало в это верю. Поживем - увидим.
