Николай  Андреевич  Лишин 

        Особенности охоты в моем родовом имении селе Нивном в 1885 году

 Летом 1885 года пришлось, после продолжительного отсутствия, наведаться в Мглинский уезд Черниговской губернии, – мою родину, Боже, какую резкую перемену я нашел там в природе и во всем!..

Болезненно сжалось сердце моё, глядя на эти тощие, обгорелые берёзовые кустарники, на плешивые сосенки и ельники, на печальные, почти бесплодные поляны, носящие на себе следы мощной лесной растительности, в виде толстых пней и кое-где стоящих гигантских сосен и дубов. Куда девались эти величественные, темные сосновые и смешанные леса, с бесчисленными родниками, студеными ручейками и лесными речонками? Где те обширные мшистые места, покрытые брусникой, черникой, голубикой, клюквой и другими ягодами, питавшими своих многочисленных посетителей – глухарей и тетеревей? Где те болота, в которых никогда не переводились утки и разные породы водяных и болотистых птиц?..

   Грустно смотреть на едва узнаваемые родные места, с которыми связано столь много приятных и дорогих охотничьих воспоминаний. Да, человек и время тут немало поработали в смысле уничтожения и истребления!...

   Конечно не место здесь рассматривать причины бесхозяйственного истребления природных богатств местности и даже... касаться этого щекотливого предмета, иначе я уклонился бы далеко от своей задачи. Не могу, однако, не отметить, так сказать мимоходом, следующий интересный факт: никто от истребления здешних лесов, равняющегося полнейшему разорению края, не обогатился и даже не увеличил своих средств; лесопромышленники – евреи страдают безденежьем, бывшие помещики разорились, а крестьяне нуждаются больше, чем прежде, несмотря на то, что правительство оказывало и продолжает оказывать им значительную помощь, в виде прощения недоимок, ассигнования денежных субсидий при переселении в Приамурский край, и прочее.

   Под влиянием грустного настоящего, особенно рельефно воскресло в памяти лучшее прошедшее. Вспомнились многочисленные эпизоды местной охотничьей жизни во времена моей юности и даже детства.

   Святая родина! Ты мне дорога уже потому, что, благодаря твоей некогда богатой и гостеприимной флоре и изобильной фауне, я познал и полюбил всей душой воду, лес и вообще природу! Тут я поймал в самодельную западню первую птичку, выудил первую рыбку и сделал первый в своей жизни выстрел; тут я испытал чувство охотничьей страсти!

   Известно, что Черниговское полесье занимало до последнего времени почти четвёртую часть всей губернии. Добрая половина этих лесов находилась в Мглинском, Суражском и Новозыбковском уездах. Уже из этого можно заключить о лесном богатстве Мглинского уезда. Вся описываемая мною местность представляет равнину, простирающуюся едва ли как на 100 квадратных вёрст. Вдали от железных дорог и многолюдных центров, она до сих пор носит характер глуши. Почва — суглинок, супесок и песок — требует от земледельца громадного личного труда, плохо вознаграждаемого. Лет 30 тому назад вся эта местность была покрыта густым, большей частью строевым лесом, местами хвойным, местами лиственным и смешанным. Сосна, ель, дуб, берёза и осина — господствовали над другими породами деревьев. Значительная часть леса росла в низменных торфяных местах. Леса старину страдали не столько от топора, сколько от пожаров. Само собой разумеется, что    в торфяных местах лес выгорал с толстым слоем торфа, образуя обширные, местами на несколько верст впадины, которые, наполнившись, во время весеннего таяния снегов, водою, представляли большие лесные озера (болота). Зима отличалась постоянством и обилием снега; в прочие-же времена года шли часто дожди. Бездождия и продолжительной засухи здесь не знали. Леса были прорезаны в разных направлениях многочисленными, никогда не высыхавшими ручьями и речонками, берущими начало от бесчисленных студеных ключей. В самых густых лесах было немало луговин и облог с мочежинами и кочкарником на низких местах, и с никуда негодною мычкою на возвышенных. Здесь протекает только одна значительная река — красавица Ипуть и мелкие речки Нивлянка и Воронуса. В смешанных и лиственных лесах и зарослях, а также в пожаряках, на низких местах, растёт много лозы и мху; на местах более возвышенных, много липняку, орешнику, брусники, черники, папоротнику, вереску, цветов (ландыш, белая фиалка) и всякой травы. Грибы (белый, обабак, подосиновик, сыроежка, вовнянка и пр.) и ягоды (земляника, ежевика, малина, черная смородина, голубика, черника и брусника) больше всего произрастали в пожаряках, т.е. В зарослях на местах уничтоженного пожаром леса. Всё это пространство заселено довольно плотно; в разных глухих, но удобных для селитьбы местах, разбросаны сёла, деревни, хутора. Казённых лесных участков немного; почти все леса принадлежат частным владельцам. Мелкое лесовладение господствовало над крупным. Нивлянская волость с экономией в с. Нивное издавна собственность моих предков Лишиных.

 В настоящее время, как сказано выше, леса здесь повсеместно значительно поредели и большей частью уничтожены. Там, где был гигантский корабельный лес и непролазная чаща, теперь зеленеют мелкие лиственные заросли. Тогда преобладал хвойный лес (сосна, ель) и дуб, теперь господствует берёза и осина, да и то большей частью в виде корявых, невысоких деревьев; на многих лесных участках и следов уже нет леса; здесь теперь нивы, поля; даже в уцелевших лесах, то тут, то там встречаются так называемые ляды (вырубленные и выкорчеванные места, засеянные ярью, большей частью просом). Очень немногим бывшим богатым помещикам, ныне скромным землевладельцам, удалось сохранить остатки своих лесов, которые, однако, не мало страдают от самовольных парубок и от пожаров. Многие родники иссякли, речонки и болота высохли; местность познакомилась с неизвестным дотоле  бездождием; озимые хлеба и яр частенько выгорают; бывают нередко неурожаи на ягоду и на гриб; дичь не находит уже достаточно спокойных и скрытых для себя мест в остатках лесов и пищи для своего существования.

   Охота на зверей и птиц искони велась самым бесхозяйственным образом. Благодаря обилию всякой дичи никто не обращал внимания на то, что охота, или вернее истребление дичи, производилась круглый год. Как прежде, так и теперь никто не подчинялся закону, воспрещающему охоту с 1-го марта по 29 июня, никто не воспрещает охоту в своих дачах. Истребляй дичь сколько душе твоей угодно, не стесняясь ни временем, ни местом.

   Крестьяне лесных мест Нивлянской волости больше промышленники и добытчики, чем землевладельцы. Чуть ли не в каждой семье один, два члена оной имеют ружья и стреляют дичь. Можно сказать, не боясь уклониться от истины, что по воскресеньям и праздникам половина мужского населения, с восходом солнца, рыскает в лесах с ружьями. Дичь не только стреляют, но и давят петлями. Мальчишки разоряют гнёзда, берут яйца, ловят поршков и самок, сидящих на яйцах. Немало дворных собак приучены искать и давить утят. Случается, что и женщины принимают участие в истреблении, тем или другим способом,  дичи. Зная существующий здесь порядок вещей, невольно удивляешься, как дичь до сих пор не только не истреблена в конец, но даже появляется годами в значительном количестве. Правда уток, рябчиков и серых куропаток здесь теперь очень немного, глухари одно время составляли даже редкость; но тетерева и теперь ещё в пожаринах держатся в изобилии, особенно их было много в 1880 и 1882 годах. Глухари в последнее время также стали размножаться. В настоящем 1885 году, весною, в окрестностях Нивного было три глухариных тока. Зайцев и теперь достаточно. Волков много; козы и лоси составляют редкость; лисица и рысь – также. В прошлую зиму в Нивлянских лесах видели двух рысей и даже одного медведя, а настоящей весной держалась некоторое время коза.

   Но знаете-ли, читатель, что такое представляла собою для охотника описываемая местность лет 25-35 тому назад?...

   Это было такое Эльдорадо, о котором в настоящее время можно только разве мечтать, говорить же как о действительном может только тот, кто ради истины, не боится обидного подозрения в преувеличениях, естественно могущего закрасться в душу читателя. За исключением кабана и оленя, всякий зверь и всякая дичь, свойственная средней полосы Европы, здесь держалась в изобилии. На пространстве 30-40 квадратных вёрст, каждую зиму, смело можно было рассчитывать на 3-4 медвежьих берлоги, не считая шатунов, появлявшихся в здешние леса из соседних местностей. Множество бортей (пчёлы в выдолбленных или естественно образовавшихся дуплах крупных деревьев), изобилие разных ягод, целые холмы муравейников, помимо многих других благоприятных условий, привлекали в здешние леса медведей. Ещё и теперь уцелело немало бортевых сосен, на которых я сам видел не раз, уже в 60-х годах, следы когтей косолапого Мишки. Много рассказов ходило о проделках Топтыгина; даже и в настоящее время от стариков охотников можно слышать различные повествования на эту тему. Охота на медведей носила далеко не случайный характер; устраивались помещиками облавы, иногда очень многолюдные и весёлые. Настоящие, заправские, охотники — медвежатники били медведей на овсах и на бортях. Мой дед и прадед были известны в околотке за неустрашимых и опытных охотников на медведей; засидки на овсах, большей частью в одиночку, - были любимой их охотою. В одну из таких охот, прадед, в борьбе с тяжело раненой медведицей, испытал на себе силу её зубов и когтей, причём получил довольно серьёзные повреждения правой руки и потерял три пальца; но и после этого случая, излечившись от ран, продолжал хаживать на эту опасную охоту. Не знаю сколько было убито моим прадедом медведей; думаю, что не мало; что-же касается до деда, то от его руки покончили своё земное существование семнадцать медведей. Дед не прочь был сразиться с косолапым при случае, ради сильных ощущений и почему-то стрелял медведей серебряными (в прямом смысле) пулями. Ружья, с которыми охотились дед и прадед, хранятся в настоящее время у меня в Нивном. Оба ружья гладкоствольные одностволки, с кремнёвыми замками. Ружьё прадеда шведское, длинное и тяжелое (ствол 6 четвертей, калибр 12-й, весит более 13 фунтов). Ружьё деда также кремнёвое, французское, 10-го калибра, лёгкое (весит около 6-ти фунтов). Мастера обоих ружьев неизвестны. Шведское ружьё бьёт крупной дробью очень далеко, резко и кучно, почему иногда употреблялось моим отцом, с большим успехом, при охотах на тетеревей с подъезда.

   Несколько крестьян-охотников также пользовались вполне заслуженной репутацией опытных и неустрашимых медвежатников. Между ними особенно выделялся одноглазый, хромой и тощий старикашка-крестьянин Нечаев с Нивного, известный между охотниками под прозванием «Плынта». Из рассказов моего отца я узнал, что прозвали этого охотника таким странным именем, благодаря следующему происшествию.

Лет 35 тому назад, по инициативе помещика Николая Федоровича Лайкевича, нашего родственника, Вельжической экономии, в начале марта, состоялась большая облава на медведя, залегшего с осени в лесу  близ Кремова, как раз на границе Нивлянской экономии. По установившемуся обычаю, соседние помещики-охотники, в том числе и мой отец, хозяин экономии, устроили облаву. Съезд охотников оказался многочисленным, облава обещала быть грандиозной и весёлой; одних гонцов (крикунов) было собрано более 700 человек; говорили, что в берлоге не медведь, а медведица с пестуном и медвежатами. Съехавшиеся гости отличались пестротой и, так сказать, разнокалиберностью: тут были и делитанты-охотники, и промышленники, и простые любители блестящего оружия, мнящие себя охотниками и, наконец, даже и такие господа, которые едва умели держать ружьё; по правде сказать, дельных охотников было очень и очень немного. При раздаче крестьянам-стрелкам пороху и пуль, возник вопрос о раздаче нескольких свободных штуцеров тем стрелкам, которые известны были за опытных и дельных зверовщиков; в числе таковых указали и на упомянутого кривого старичка. Уже сама внешность этого стрелка, готового идти сразиться с медведем, расположила веселую компанию гостей к шуткам над ним; ещё более пищи для остроумия и шуток дал сам старик своим решительным отказом взять на облаву предлагаемый штуцер, как «ружо ненадежное»; но когда старик объяснил, что у него имеется своя «плынта» и ему нужны только порох, да «куля», и когда он принёс и показал публике ту плынту, - раздался взрыв гомерического хохота. В самом деле, плынта оказалась удивительным оружием, которое надлежало хранить в музее редкостей, а никак не употреблять на охоте против медведя. Представьте себе толстый ствол пяти четвертей длины,  заржавленный, с дулом, в которое свободно войдёт куриное яйцо, с кремневым замком, весом около 3-х фунтов, на полку которого, обширную и глубокую, нужно только для вспышки насыпать пороху в количестве около обыкновенного оружейного заряда, кусок грубоотесанного берёзового дерева, который по форме едва напоминает ружейное ложе; все эти части скреплены и связаны веревочками и шнурками, - и вы будете иметь общее понятие об этой замечательной фузее. Пороху понадобилось на заряд такое количество, что, во избежании несчастного случая и вообще дурных последствий для стрелка, хозяин охоты намерен был воспретить старику брать опасное ружье на облаву и только благодаря просьбам гостей и свидетельству нескольких лиц, что старик именно из этой плынты многократно стрелял и убил несколько медведей, ему, наконец, разрешено было отправиться на медведя «с своим оружием». Предложенные старику обыкновенные круглые и цилиндрические пули, были им забракованы, как «негодная картеча», причем он достал из кармана свою «настоящую кулю», оказавшуюся чуть-ли не фунтовым свинцовым цилиндром, соответствующим калибру плынты. На вопрос, откуда приобретена плынта, старик ответил, что ружьё ему досталось по наследству от отца, отец, в свою очередь, получил его от деда, а где и от кого добыл плынту дед — неизвестно.

   Постараюсь, однако ж, не утомлять внимание читателя подробностями отправления на облаву и описание самой облавы. По пути к месту ничего выдающегося не произошло; над стариком, с трудом тащившим свою плынту, молодежь продолжала смеяться. Прибыв заранее к назначенным пунктам, стрелки и гонцы расположились по своим местам без шуму и путаницы. Соседями моему отцу, оказались два молодых человека, которые более смеялись над стариком и его плынтой; следующий нумер с левой стороны, недалеко от вывороченной с корнем ели, достался старику с плынтой; других стрелков, за чащей леса, не было видно. Начался гон. Кричане горячо принялись работать голосом и трещотками, медленно продвигаясь вперед. Прошло около полчаса в напряженном ожидании; зверь не поднимался; очевидно он лежал крепко в своей берлоге. Но вот стая собак, спущенных в круг, залилась  звонким, злобным лаем; сделано гонцами несколько холостых выстрелов; лай собак приближался к цепи стрелков; послышался даже яростный рев и фырканье зверя. Гонцы еще более воодушевились, все слилось в какой-то общий гам и стон, но ухо охотника в нем уже явственно различало лай собак, и фырканье зверя. Стало ясно, что зверь направляется в сторону, где стоял мой отец.

Вот, наконец, атакуемый собаками, медведь показался на маленькой обложке и стал расправляться с собаками; быстро разметав всю стаю и покончив с двумя из них, медведь опять вскочил в чащу леса, где и скрылся, но ненадолго: через минуту он снова показался перед цепью стрелков и принял направление несколько вправо от номера моего отца.

Что же делали в это время стрелки?  А вот что. Как только послышался рёв медведя, мой отец почувствовал, что «муравьи забегали у него под кожей»; по мере приближения зверя, деятельность «муравьев» усиливаясь, дошла до такой степени, что даже волосы на голове стали подниматься вместе с шапкой, руки и ноги дрожали, сердце учащенно билось... . При всем этом, легкий шум удалявшихся шагов с левой стороны и звук чего-то упавшего — вправо от него, обратили внимание отца в эти стороны. И что-же он увидел! Левый его сосед, что было мочи, позорно бежал от цепи стрелков в пространство; правый же. Хотя и стоял прислонившись к дереву, но без ружья; жалкое, искривленное испугом и ужасом, лицо его красноречиво и ясно свидетельствовало о его душевном состоянии, в котором он находился; подле него, в снегу, лежало ружье. Но что еще возмутительнее, так это то, что даже кривой старик, со своей пресловутой плынтой, исчез неизвестно куда. Положение моего отца действительно оказалось критическим: рассчитывать на постороннюю помощь, в случае нападения медведя, очевидно уже было нельзя. Еще нужно удивляться самообладанию моего отца, который, будучи угнетен описанным уже психическим состоянием, имел настолько мужества, что даже прицелился в медведя. Но тут именно и наступил момент, убедивший окончательно моего отца в том, что опасность попасть в лапы зверя может быть устранена не им и не соседними стрелками, а волею Божиею и медведя. Руки тряслись до такой степени, что целик ружья не мог остановиться не только на убойном месте, но даже на всей туше зверя. Оставалось стоять без движения и воссылать к небесам молитвы об удалении медведя. Господь, по-видимому, услышал молитву моего отца, ибо медведь изменил направление, повернув влево от него, в чащу, к тому месту, где лежала вывороченная с корнем ель. Еще минута и медведь, к позору стрелков, был-бы за цепью! Но тут произошло совсем неожиданное... . Как только медведь приблизился к корню означенной ели, блеснул огонь, над корнем поднялось облако дыму, зверь страшно рявкнул и, как скошенный, опустился на снег, а вслед затем раздался гром, как-бы от пушечного выстрела. Старик и плынта доказали, что смех и шутки, направленные против них, были более чем преждевременны. Плынта изрядно сослужила службу в руках старика. Куля попала зверю прямо в сердце, пронизав насквозь медведя, она вышла несколько выше заднепроходного позвонка и сломала близ стоящее осиновое деревцо. Результат охоты ободрил и развеселил испуганных охотников; живо собрались все стрелки посмотреть на зверя. Не явился только стрелок бежавший с облавы; оказалось, что он благополучно добрался до своих лошадей и немедля уехал домой. Стрелки уже не смеялись над стариком и его плынтой; роли изменились: старик сидя на трупе зверя, держал в руках рожок с нюхательным табаком и, улыбаясь, предлагал «панычам» понюхать табачку, уверяя, что табак полезен «от переляку» (испуга). 

   С этого дня старик Нечаев стал известен в округе под кличкой «Плыты».

   В последние два десятилетия медведи стали редко появляться сюда. Охоты на них почти совсем прекратились. Зимою зверь уже не находит здесь достаточно покойных и безопасных мест для устройства берлог, но продолжает навещать здешние леса, так сказать, мимоходом. Прошлую зиму, как выше уже сказано, медведь довольно долго держался в Мглинских лесных дачах и ушел по направлению к Могилёвской губернии.

    Волков здесь было чрезвычайно много, да и в настоящее время этот хищник в здешних лесах водится в значительном количестве. Чтобы судить о количестве бывших у нас волков достаточно сказать, что в одних Мглинских лесных дачах, ежегодно было не менее двух выводков волков, а бывали нередко времена, когда число их доходило до 4-х. Бывало, каждое лето, утром и вечером слышатся то в той, то в другой стороне, наводящие  какую-то безотчетную тоску, хоровые песни волчьих выводков. Эти песни пелись ежедневно перед восходом и заходом солнца прибылыми волками, по случаю утреннего возвращения в гнездо матерых и по случаю вечернего удаления их оттуда на хищничество и разбои. Памятны мне зимние тихие вечера, когда луна своим фантастическим освящением открывает взору чудные картины; целые мириады алмазов отражают на верхнем слое снега ослепительный блеск. Мороз-трескун вырывает гвозди из строений, нарушая изредка глубокую тишину. На селе все спит. Вдруг раздается вой, грызня, лай на все лады многочисленной стаи волков, справляющей где-нибудь , в расстоянии полверсты (а то и ближе) от села, свадебный пир. В ответ им раздастся дружный протяжный лай сельских собак. Жутко приходится тогда в лесу одинокому путнику. Волки в это время, как известно, голодны, злы и особенно дерзки. В один из таких вечеров, посланный из нашего села в г. Сураж за покупками всадник возвратился, перепуганный до смерти, без одного лаптя (обувь из липовых лык) и с окровавленной лошадью. Волки преследовали его до самой усадьбы, сорвали лапоть, поранили лошадь и если бы лошадь не вызволила, то, конечно, всадник и лошадь неминуемо бы погибли.

Как-то на сочельник в 1874 года, по случаю оттепели, мой отец, с четырьмя гончими собаками, отправился в окрестностях Нивного поохотится на беляков. Через несколько часов он возвратился домой, страшно взволнованный, с тремя собаками, из которых одна оказалась сильно израненной. На него и на собак напали волки; отец сделал по ним два выстрела и пока волки разрывали своего убитого товарища и собаку,  попавшую к ним в лапы, отец успел сесть в санки и ударить по лошади. Волки, однако, дружно погнались за ним; к счастью, встретившийся обоз с дровами и крик людей заставил дерзких хвостатых разбойников своротить в лес. Извощики насчитали 26 штук волков. Испуг, однако, не прошел даром: шесть недель после этого отец был тяжело болен жестокой горячкой, едва не доведшей его до могилы.

   Сколько раз волки заявляли о себе самым дерзким хищничеством, то подкапывались под овчарни и убивали по нескольку десятков овец, то резали поголовно всех собак на усадьбе.

   Один раз, в конце лета, несколько волков напали на стадо рогатого скота. Все село вышло воевать с хищниками; победа, однако, оказалась на стороне последних, так как волки удалились без вреда для себя, оставив на месте происшествия зарезанных двух коров и быка, и израненных 6 штук прочего скота. Замечательно, что такими дерзкими нападениями они заявляли себя вскоре после облав на них. Наши крестьяне объясняют подобные нападения волков не только голодом и алчной природе волка, сколько местью за свою, пострадавшую на облавах, братию.

   Немало было и курьезных происшествий с волками.  В Кремово, в усадьбу помещика Есимонтовского, в декабре месяце, ночью, явилась во двор волчиха, очевидно нуждавшаяся в мужском обществе. Крупные дворовые собаки Есимонтовского, однако, нелюбезно поступили с общительной дамой: они энергично атаковали ее, загнали в угол двора и держали там ее до тех пор, пока дворовые люди, вооруженные кольями и ружьями, не покончили с ней. На следующую ночь, по её следам, ко двору явилось несколько волков, из которых один был убит и оказался самцом. Дряхлые от старости волки были чрезвычайно нахальными, хотя и менее опасными. Один старик-волк все лето у нас, на усадьбе, преследовал молодых индеек и гусят, и постоянно держался подле гуменного и скотского дворов. Однажды, будучи очевидцем нападения этого волка на индейку, я погнался за ним и бросил в него палкой; волк огрызнулся, оставил было индейку, но затем взял её опять и тут же, в кустах, стал завтракать. Был случай зимой, когда, на рассвете, наш человек, подойдя во двор к санкам, чтобы приготовить их для поездки за дровами в лес, увидел на соломе в санках лежащего старика-волка. С большим неудовольствием расстался волк со своей мягкой постелью и, не торопясь, удалился в лес. А сколько прошло передо мною, грустных по последствиям, случаев нападения бешенных волков в селениях, на людей и домашних животных.

   Охоты на волков производились здесь ежегодно, почти в каждой экономии, посредством облав, устраиваемых «между двумя Пречистыми», т.е. Между 15 августа и 8 сентября. До уничтожения крепостного права, об устройстве облав обыкновенно заботились сами помещики или управляющие их имениями; после освобождения крестьян от крепостной зависимости, заботы об устройстве этих охот лежали и по настоящее время лежат на уездной полиции, волостном и сельском начальстве. Помещичьи и вообще частные облавы всегда отличались от официальных таких охот большим порядком. В прежние времена были мастера подвывать и сочить (выслеживать) волков, была некоторая дисциплина между стрелками и гонцами, были хорошие тенета и опытные тенетчики; каждый знал и исполнял свое дело весьма удовлетворительно. Совсем иными представляются нынешние полуофициальные облавы, отличительные признаки которых — шум, гам, суматоха, одним словом, полнейший беспорядок. Само собой разумеется, что результаты тех и других облав были далеко не одинаковы; между тем как на прежних облавах зачастую выбивался выводок весь, поголовно, с матерами и переярками, и почти никогда не бывало случая, чтобы намеченный выводок оказался вне круга облавы, - на нынешних же облавах, следствии описанных беспорядков и за неимением опытных обкладчиков, больше разгоняют волков, чем бьют... Неудивительно, поэтому, что волки в нашем уезде до настоящего времени еще многочисленны и своим хищничеством причиняют сельскому хозяйству весьма чувствительное зло.

   Гончих собак, гоняющих по волку, здесь нет ни у кого. Охота нагонкой никогда не практиковалась и почти неизвестна. Охоты с поросенком, во времена оны, устраивались помещиками, нередко с большим успехом; теперь же этой охотой никто не занимается. Стрельба волков на «падали» считалась всегда общеупотребительной охотой у крестьян; и в настоящее время нередко убивают таким способом волков. Бывший наш дворовый человек –  Иван Силыч Камлев, отличный стрелок и охотник, убил на падали не один десяток волков. Замечательный человек этот Камлев; он создан был, по-видимому, только для охоты. Грубиян, любивший при всяком случае «убить муху», как рабочая сила, по лености своей, никуда не годный, тем не менее, на охоте был незаменим. На всякого зверя и на всякую пернатую дичь он был великий мастер.

Глухарей, тетеревей и в особенности зайцев, больше его, конечно никто не убивал во всем околотке. С ним на охоте бывало немало разных курьезов. Между прочим, был такой случай. Однажды зимой, утром, по зову моего отца, явился Иван с обвязанным, сильно исцарапанным лицом, покрытым синяками и распухшим лицом. Предположение о недавней драке  с кем-либо в шинке, оказалось неверным. Он был совершенно трезв. Причина повреждений была иная. Случилось же вот что! Камлев где-то, накануне, раздобыл дохлого подсвинка и, недолго думая, близ гуменного двора, где почти каждую ночь проходили волки, положил эту падаль, шагах в 15-ти от плетня, привязав ее веревкой к плетневому колу; с наступлением вечера, он поместился за плетнем и стал поджидать волков. Сидит несколько часов, мерзнет, бодрствует, а волков все нет, как нет. К рассвету сон начинает одолевать его; а между тем уйти нельзя – авось придет зверь. И вот он придумывает очень умную штуку: отвязывает веревку от плетня, завязывает ее вокруг своей шеи и засыпает крепким сном. Беспокоится нечего: волк, если придет и станет есть падаль, неминуемо разбудит его. Каким образом был нарушен сон Камлева, объяснять нечего: следы повреждений на лице его, явно свидетельствовали о происшедшем. На снегу, подле падали, оказались следы двух волков, покушавшихся порвать веревку и унести падаль; вероятно они и успели бы это сделать, если-бы Камлев, как он сознался, не испугал их неистовым криком от боли и испуга. На следующую ночь, на этом же месте, Камлев все-таки убил волка и был несказанно рад, полагая, что покончил именно с своим «обидчиком».

   В старину практиковались разные способы истребления волков: устраивались в разных местах волчьи ямы, ставили капканы, клали в глухих местах отравленную мышьяком падаль и прочее. До настоящего времени сохранились от волчьих ям значительные углубления, которые и теперь называются «волковнями». Более усовершенственные способы истребления волков, как, например, посредством пилюль, отравленных стрихнином, здесь не употребляются.

 Лоси в прежние времена встречались здесь довольно часто; здесь они постоянно водились. Каждый год окрестными помещиками устраивались на них три, четыре облавы, по результатам всегда удачные. Случалось, что обкладывали в одном загоне по 9-12 штук.  Встреча в лесу с лосем не была редкостью. Был даже случай, когда лось, среди белого дня, в виду многих, переплыл реку Ипуть и появился в г. Сураже, на базарной площади. Городские охотники, узнав о появлении нежданного гостя, бросились за ним в погоню и, кажется, в окрестностях города убили его. Суражцы, однако, более всего удивлялись не появлению в городе, известного своей осторожностью, зверя, а необыкновенному, вследствие этого события, пробуждению у местного казначея Ш... каго, какого-то непонятного охотничьего порыва.  Ш... кий никогда не держал в руках ружья, в жизни своей не бывал ни на одной охоте, боялся выстрела, не любил и, так сказать игнорировал охотничью страсть, и вдруг, увидев со двора своей квартиры лося, к неописуемому удивлению своего многочисленного семейства, будучи одет в цветной халат, вскочил на неоседланную лошадь и поскакал по улицам города за зверем. Чтобы понять весь комизм этого происшествия, нужно представить себе высокую и неуклюжую фигуру престарелого казначея верхом на неоседланной, малорослой лошадке. Никогда, до и после этого случая, почтенный казначей не ездил верхом на лошади. Известен же он был в городе за человека серьезного, с крутым нравом. Курьезнее всего то, что сам казначей не мог объяснить тех внезапных побуждений, благодаря которым решился скакать по городу в халате за зверем, и стыдился своего поступка.

   Вот и другой случай, но уже не с комическим, а с трагическим исходом. В августе, беременная женщина из нашего села, пошла в лес за грибами, там набрела на лежащего в чаще лося; видя, что зверь окровавлен и лежит без движения, с закрытыми глазами. Женщина очевидно, приняла его за мертвого и неосторожно приблизившись к тяжело раненому зверю, поплатилась своей жизнью. Через несколько дней нашли мертвого лося и подле него убитую им женщину. Положение трупа женщины и повреждения, найденные на нем, свидетельствовали, что зверь ударил ее задней ногой прямо в живот. Как велика была сила удара этого, можно судить по тому, что у потерпевшей живот оказался разорванным и часть внутренностей очутилась на ветке соседнего дерева.

   Охоты на лосей производились осенью и зимой, преимущественно облавами. Крестьяне же большей частью били лосей посредством скрадывания и при случайных встречах. В настоящее время лось составляет здесь такую большую редкость, что вот уже несколько лет подряд не только никто не убил лося, но едва-ли кто и видел его. Зверь, очевидно, истреблен окончательно в этой местности и окрестностях.

Рысь, еще не так давно, нередко встречалась в наших лесах, а лет 35 тому назад они постоянно держались и водились даже здесь. Местные жители рысь не считали зверем опасным не для себя, ни для домашних животных. В здешних местах не знают ни одного случая нападения рыси на человека и на крупное животное. Усвоив себе такой-же точно взгляд на характер рыси, я был немало удивлен впоследствии, узнав из книжек Брэма («Жизнь животных») и А. Черкасова («Записки охотника восточной Сибири») о нападении рысей на крупных зверей, каковы: лось, изюбр, олень и прочие, и о свирепой кровожадности этого зверя. У нас-же, повторяю, рысь ведет себя скромно и питается преимущественно зайцами. Раненая рысь, если имеет возможность бежать, всегда удаляется не только от человека, но даже и от собаки. Она не нападает на своих врагов, но защищает свою жизнь энергично. Если увидит, что ей не уйти от собак и охотника, то, защищаясь, яростно бросается на ближайшего врага и пуская в дело свои, необыкновенно острые когти, нередко наносит ему смертельные раны. Чаще всего гибли здесь неопытные гончие собаки при стрельбе рысей на деревьях. Собака, бросившаяся к упавшей с дерева тяжело раненой рыси, почти всегда платится за свою неосторожность жизнью. Мой отец таким образом лишился однажды своей лучшей гончей собаки, которой рысь распорола или, вернее, разорвала живот. Здешние старые охотники подразделяют рысей на три вида, отличающиеся между собой величиной и цветом меха. К первому виду относятся самые крупные (полтора аршина длины и более) белесовато-рыжие, с едва заметными рыжебурыми крапинками и с обширным белым подбрюшником и подгрудником. Второй вид несколько менее по величине первого (не длиннее пяти четвертей). Мех рыси густой, мягкий, рыжевато-желтый, усеянный бурыми пятнышками. Белой шерсти под брюхом и под шеей значительно меньше, чем у рысей первого вида. Наконец, третий вид, очень редко встречавшийся здесь, отличается очень густым, мягким, красновато-рыжим мехом, с довольно крупными пятнами бурого, почти черного цвета. Рысьи меха сбывались обыкновенно в Мглине и в Сураже, и ценились неодинаково. За шкуру первого вида рысей платили 2 руб. 50 коп., второго — до 5 рублей и наконец шкурка третьего вида продавалась по 5, 10 и даже 15 рублей, несмотря на то, что рыси этого вида были немного более крупного роста.

   Бросаясь на зайца, рысь делает не более трех громадных (аршин восемь каждый) прыжков. Большей частью за третьим прыжком она настигает зайца и, разрывая, выпивает прежде всего его кровь. Но если бы рысь на третьем прыжке не поймала зайца, то, как бы она не была голодна, никогда не сделает четвертого прыжка и оставляет зайца в покое. Наблюдая за следами рысей, я неоднократно убеждался в истине описанного способа нападений рыси на зайцев.  Несмотря на свою кровожадность, рысь ест очень мало: одним зайцем она насыщается на двое суток и более. Будучи зверем бродячим, она постоянно переходит из одной местности в другую: сегодня она здесь, завтра ушла за несколько верст в другой лес, потом возвращается опять на старое место; но там, где рысь поймала зайца, она имеет обыкновение отдыхать и нередко держится в том месте несколько суток. Только от собак рысь скрывается на деревьях, по которым лазает превосходно. От человека она обыкновенно скрывается бегством; громадными прыжками быстро уносится рысь в чащу леса и только удалившись на значительное пространство, останавливается и убедившись, что опасность миновала, идет «пешком», не торопясь. По следам можно определить количество рысей в данной местности очень трудно; они, как некоторые другие звери, идут одна за другой, наступая как раз на след первой рыси и делают это так искусно, что почти не увеличивают и вообще не изменяют формы сделанного передовой рысью следа.

   Специальные охоты на рысей – облава и охота с собаками. Впрочем, такие специальные охоты устраивались здесь редко, большей частью рысей били случайно на облавах по другим зверям, на охотах с гончими по зайцам и в особенности на охотах за рябчиками посредством нагона. Собаки, напав на свежий след рыси, находили ее и обыкновенно загоняли на дерево; на лай собак охотник являлся к дереву и убивал зверя. Охота на рябчиков посредством нагона всегда доставляла мне большое удовольствие и устраивалась обыкновенно в глубокую осень таким образом. Собирались человек 6-8 охотников, в качестве стрелков, и человек 10-15 крестьянских мальчиков, в качестве гонцов; в известной местности леса устраивалась, в миниатюре, облава, с той лишь разницей от нее, что гонцы не кричали и не трещали трещотками, а легонько, подвигаясь вперед, постукивали палочками по стволам деревьев; рябчики, перелетая с дерева на дерево, приближались к цепи стрелков и падали под их выстрелами. В короткий осенний день брали во время таких охот до 10 и более тоней, причем нередко охоты были очень удачными и по количеству, и по разнообразию убитой дичи. Кроме рябчиков и зайцев, убивали рысей, лисиц и даже волков. На одной из таких охот произошел, между прочим, такой случай. На неопытного охотника Губчица вышла рысь, тот выстрелил и положил ее на месте. Под влиянием радости и сильнейшего возбуждения, Губчиц, недолго думая, схватил рысь и потащил показать моему отцу; между тем рысь очнулась как раз в то время, когда находилась в объятьях Губчица, и стала работать когтями. Губчиц, однако, не бросил ее, а сдавил в своих объятьях так сильно, что рысь моментально издохла. Когда подошли охотники, Губчиц, бледный как снег, продолжал держать рысь. Оказалось, что под влиянием сильнейшего нервного потрясения, он не мог освободиться от рыси и сделать движение руками. Двум охотникам пришлось употребить значительные усилия, чтобы разнять руки Губчица, который, только спустя несколько часов после этого, пришел в себя и успокоился. Рысь успела на нем прорвать только полушубок, не сделав ему никакого вреда.

   В Нивном  еще два крестьянина-охотника (Евдокименко и Куцый) славились искусством своим выслеживать рысей и убивать их при содействии простых дворняжек, которые, однако, так искусно были выдрессированы, что, при выслеживании зверя, на этой охоте вполне заменяли сибирских лаек. Умная собака, идучи по следу на несколько сот шагов впереди своего хозяина, подняв рысь, бросалась на нее с лаем, а та, по обыкновению, спешила взобраться на ближайшее дерево и оставалась там до тех пор, пока не падала от меткого выстрела охотника.

   По мнению здешних охотников, основанному на опыте, рысь не очень чувствительна к ране. Дробью №3 и даже 4-й, ее убить наповал нетрудно. Получив легкую рану, она уходит недалеко и обыкновенно на некоторое время залегает. Нет ничего легче убить рысь на дереве. Стреляйте в нее сколько угодно, она будет лежать на сучьях дерева неподвижно, пока смертельная рана не обессилит ее. Если охотник уйдет от дерева, но оставит там что-нибудь из своего платья, развесив его на ветках, рысь никогда не решится уйти; она, по прежнему, будет лежать неподвижно и пристально смотреть на платье. Здесь хорошо знают это свойство зверя и нередко пользуются им, в случае не окажется на лицо ружья или зарядов. Охотник всегда успеет сходить домой, взять что ему нужно, возвратиться к дереву и покончить с рысью.

Дикие козы (козули) водились и прежде здесь не в большом количестве; в настоящее время они считаются редкостью. Заходят козы сюда из Суражского и Мглинского уездов, где их всегда было больше чем здесь. Чем объяснить сравнительную малочисленность коз в Мглинском уезде, не знаю. Не нравятся-ли им наши лесные равнины, или их здесь более, чем там, беспокоят хищные звери и человек; но так или иначе, а коз, повторяю, всегда здесь было мало. Специальной охоты на них также не было и нет.

Лисица, столь часто встречающаяся по балкам и байракам Екатеринославской и Харьковской губерний и вообще на юге России, здесь, в Мглинском и Суражском уездах, несмотря на благоприятные условия для размножения, никогда не водились в большом изобилии. Правда, лисицы, не только огневки, но даже и крестовки, далеко нередки; сказать-же, что лисиц у нас много, – нельзя. Охота на этого хитрого зверя, благодаря обширным лесным пространствам, была всегда затруднительна. На облавах они как-то ухитряются пройти мимо стрелков. На охоте-же с гончими, лисица здесь уводит гончих собак также далеко, как и коза. Таким образом лисиц убивают здесь очень немного, маленьких лисят выкапывают и выкуривают из нор нередко.

В старину, кроме упомянутых зверей, было много куниц, барсуков, выдр, хорьков, норок, встречались горностаи и даже бобры. Последние строили свои жилища на речках Воронусе и Нивлянке; бобры истреблены здесь, окончательно, очень давно; выдры и куницы водятся и в настоящее время, но составляют редкость. Барсуки встречаются чаще. Норки и хорьки держатся в изобилии. Об охоте на всех этих зверьков сказать нечего, так как добывание их здесь носило всегда случайный характер. Куниц, впрочем, преследовали крестьяне-охотники, благодаря ценности меха, всегда энергично. Норок ловили и ловят здешние крестьяне-рыболовы довольно часто зимой в малых речках, в вентеря. Чаще всего попадаются норки в вентеря в феврале  и начале марта, во время нереста налимов. Шкура норки ценится от 1 р. до 1 р. 50 к.

   Белка водится во множестве, но на нее никто не охотится, по малоценности меха.

   Говоря об описываемой местности, как об Эльдорадо для охотника, я имел в виду главным образом удобство здешней охоты и замечательное обилие некоторых пород описываемой дичи. Сюда относятся прежде всего зайцы и тетерева. В самом деле, нельзя не удивляться многочисленности водившихся и водящихся здесь зайцев и необыкновенной их способности размножаться. Выше уже упоминалось, что здесь издавна каждый крестьянин считал своей обязанностью обзавестись ружьем. Ружье для него вещь столь необходимая и полезная как топор, коса, пила, плуг и прочее. Имея у себя оружие, он, без особого труда, добывает и для собственного потребления дичь, и для продажи. Местные крестьяне продают дичь в Мглине и Сураже и соседним землевладельцам, проживающим в ближайших селах и деревнях... Выручка за проданную дичь нередко хватает крестьянину не только на покупку водки, соли, хлеба и вообще предметов первой необходимости, но даже и на уплату части податей, несмотря на то, что цены на дичь были всегда очень низки, да и в настоящее время хотя они и поднялись, но все-таки сравнительно весьма невысоки. Заяц ценится от 15 до 40 коп., тетерев — 25 к., тетерька -15 к., рябчик- 10 к., глухарь — 50 к.. глухарка -20 к., припутень -10 к., клинтух -5 к., горлица -3 к. и пр. Если принять во внимание, что крестьянин охотится преимущественно на зайца и тетерева, то в виду объясненного выше, станет понятно какая масса этой дичи здесь истреблялась и истребляется. И действительно зайцев и тетеревей истребляют здесь громадное количество, зайцев — во все времена года, а тетеревей преимущественно осенью или весной. Впрочем об охоте на тетеревей скажу ниже, а теперь сообщу кое-что о зайцах.

Здесь водятся три вида зайцев: тумак, русак и беляк. Первый вид встречается, впрочем, довольно редко, второй — чаще, а третий водится во множестве. В старину же во всех зарослях и лесах зайцы держались чуть-ли не на каждой десятине. И какими только способами не истреблялись здесь эти несчастные зверьки.! На них  постоянно охотились с гончими собаками, на облавах стреляли и загоняли в тенета, били на кошарах и на ярях, ловили в капканы и петли, скрадывали по малику и вообще по порошам, и проч. Волк, рысь, лисица и сова истребляют их также немало. При всем этом заяц водится повсеместно и в значительном количестве. Бывают нередко и такие года, когда между зайцами развивается какая-то эпизодическая болезнь, истребляющая их поголовно в той или иной местности. Находят много заячьих трупов, покрытых какими-то струпьями. Казалось бы, что после этого, в данной местности, нескоро должны появиться зайцы, а между тем, проходит год, много два, зайцев опять в изобилии.

   Кстати несколько слов о гончих собаках, которых держат специально для заячьих охот.   О местных гончих, к сожалению, нельзя сказать ничего хорошего. В старину, правда, здесь были чистокровные породы костромичей и польских; были многочисленные и хорошо подобранные стаи гончих, в том числе и у моего деда, отчаянного любителя охоты с гончими и опытного охотника. У него было несколько прекрасных смычков приобретенных в Могилевской губернии от известных охотников Галынских. Впоследствии хорошие гончие собаки перевелись повсеместно. Много собак уничтожили волки, еще более погибло их от водобоязни или бешенства и от дурного ухода. В настоящее время о хорошо подобранной стае чистокровных гончих собак не может быть и речи.  Костромские смешались с польскими, дворнягами и овчарками. Кроме жалких ублюдков, гоняющих «кто в лес, кто по дрова», других собак, которые бы заслуживали названия гончих, здесь нет ни у кого. У крестьян даже такие ублюдки составляют редкость.

Переходя к царству пернатых, прежде всего следует остановиться на глухаре — пернатом великане. Как известно, эта птица держится в глухих хвойных и смешанных лесах, по возможности удаленных от жилых мест. Здесь, однако, лет 20 тому назад, ходить на охоту за глухарями приходилось не особенно далеко. В версту и никак не более полторы версты расстояния от нашей усадьбы, всегда держались глухари и притом в значительном количестве. Ранней весной, глухариных токов в окрестностях Нивного бывало по пяти и более. Не было надобности ездить и ходить далеко, а тем более ночевать в лесу. Местные помещики не особенно жаловали эту охоту, сопряженную с бессонными ночами и усталостью от ходьбы по снегам и лесам, за то крестьяне усердно посещали тока и били глухарей немало; они же  летом истребляли большое количество глухарей (колопух) — маток. К осени охотники стреляли успешно молодых глухарей на на ягодах, в пожаряках. В остальное время года охота на глухарей носила случайный характер. Во второй половине 70-х годов и в начале 80-х, глухари здесь уменьшились до такой степени, что стали считаться очень редкой птицей. В последнее время эта птица, по-видимому, опять начинает размножаться. В 1884 году на глухариных токах крестьяне охотились довольно удачно. Весной 1885 года, в окрестностях села, в лесу, уже было три самостоятельных глухариных тока, причем Нивлянские крестьяне-охотники на этих токах убили 17 штук глухарей. Летом было убито несколько глухарок или, как здесь называют, глушиц. Я сам видел одного глухаря и встретил два выводка глухарят с уцелевшими матками.

   Тетерева здесь считались всегда самой многочисленной дичью. Все заросли, пожаряки и смешанные леса были наполнены ими. Весной незачем было далеко идти в лес, чтобы слышать песни токовиков. В это время, со двора нашей усадьбы, по утрам, были отчетливо слышны бесчисленные монотонные звуки любовного бормотанья токующих косачей, доносившихся с разных сторон. Казалось, воздух переполнен был такими звуками. Тетеревиные тока были многочисленны и очень оживлены; за то и били тетеревей на токах очень много. Весной истреблялось косачей более чем в остальное время года. Оканчивалась охота на токах, ловили тетерек на яйцах, в хатки (западни), особенным образом устроенные на самих гнездах. Тетеревиные яйца и живые тетерьки беспрепятственно сбывались не только соседним землевладельцам, но и в  городе. Летом стреляли тетерек-маток и ловили поршков, последних нередко для того только, чтобы дома позабавить детишек. Никто не обращал внимание на такое бессовестное истребление дичи. В конце лета молодые тетерева уже настолько велики, что крестьяне стреляют их большей частью на деревьях, на которых одиночные тетеревята поднятого выводка садятся охотно. Здесь охота с легавой мало была в употреблении и не пользовалась уважением. Легавых собак, пойнтеров и сеттеров почти никто не имел. Читая рассказы охотников о том, как охотясь по тетеревям, исходив иногда десятки верст, они возвращались домой с пустыми ягдташами, не найдя ни одного выводка тетеревей, я думал: вот, если бы эти господа охотники попали в здешние места, тут бы они насладились любимой охотой. И действительно, с хорошей собакой, опытному охотнику тут можно охотиться на славу вначале лета, в таких местах как Кремово, Струженка, Федоровка и пр.; в лозовых и березовых кустах, линяющих косачей множество. В конце июля и в августе, охоты по тетеревиным выводкам превосходные. В конце 70-х годов, будучи летом в Нивном, я несколько раз охотился по тетеревам с гончим ублюдком, который, не имея понятия о стойке, умел только артистически разгонять выводки, и при всем этом охоты были удачны: за два-три часа охоты убивал по 5-8 штук. В особенности добычлива была охота во второй половине августа в пожаряках, изобилующих брусникой. В течении всей осени лет тетеревей на поля, где только скошена была гречиха, был прекрасный. Близ таких полей, подле излюбленных тетеревами деревьев, устраивались шалаши, ставились чучела (болваны). Стрельба тетеревей из шалашей общеупотребительна и распространена в здешней местности. Чтобы обеспечить по возможности наибольший успех на этой охоте употреблялись иногда один, два, а то и более загонщиков и гонцов, пеших или конных, обязанность которых заключается в том, чтобы вспугивать и вообще тревожить тетеревей, сидящих на деревьях в окрестности. Менее распространена охота с подъезда зимой; ей занимаются большей частью землевладельцы и вообще зажиточные охотники. Независимо от упомянутых охотничьих и неохотничьих способов истребления тетеревей, здесь уничтожали громадное количество тетеревей петлями и шатрами; последние, к счастью, уже совершенно вывелись из употребления, а первые, т.е. Петли, и теперь секретно ставятся в известных местах во множестве. Петли ставят обыкновенно весной на токах, а в августе на брусничниках, куда в изобилии собирается утром и вечером эта птица. Это возмутительное орудие истребления дичи чаще всего употребляют крестьяне и, к сожалению, совершенно безнаказанно. Но петли, уничтожение поршков, стрельба тетерок-маток и собирание яиц — ничто в сравнении с ловлей тетеревей в шатры, которыми поголовно истребляется дичь в известной местности. Чтобы накрыть тетеревей шатром, нужно прекрасно знать нрав и характер птицы и предпринять для успеха немало подготовительных действий. Во 1-ых, надо  вывязать сеть для шатра, который по форме напоминает обширную палатку; а для этого, помимо труда, потребно значительное количество крепких и тонких ниток; во 2-ых, нужно уметь выбрать подходящее уединенное место, посещаемое тетеревями, вдали от проезжих дорог; в 3-х, затратить на приваду тетеревей, в этом месте, много всякой мякины, гречихи с соломой и без соломы, и пр.; в 4-х, сообразуясь с нравом и характером тетеревей, следует суметь не только привадить их к данному месту, но и приучить постепенно к шатру. Последнее условие требует особенного терпения и знание привычек птицы. На все приготовительные действия потребно не менее четырех недель. Мастера этого дела, при благоприятных условиях, одним движением веревки, протянутой от шатра к шалашу, накрывают сразу все наличное количество тетеревей данной местности, пар 300, 400 и более, и тут-же закалывают их, оставляя пары две, три (да и то не всегда) на «расплод». Благодаря всему этому, здешней местности тетеревей несравненно меньше стало в настоящее время против прошлого. Однако, тетерева далеко не перевелись еще, бывают нередко такие года, когда тетеревей появляется очень много и когда невольно можно воскликнуть: вот, если бы настоящий охотник с хорошей легавой собакой попал в эти места в августе, то-то была-бы утеха!

Судьба здешних рябчиков очень печальна: им грозит в недалеком будущем полнейшее истребление от уничтожения лесов. Рябчиков здесь водилось, если не больше, то никак не меньше числа тетеревей, в последнее время, с каждым годом эта птица все реже и реже встречается в здешних лесах. Здесь известны два способа охоты на рябчиков: 1) весной с пищиком и 2) осенью и зимой нагоном (эта охота описана выше). Кроме того, охотники и в прочее время года нередко бьют рябчиков при случайной встрече.

   Тоже самое, что сказано о рябчиках, можно сказать и о спрыхе куропатках, с той лишь разницей, что причиной уменьшения этой дичи следует считать лесоистребление, а суровые снежные зимы, шатры и вентеря, в которые, во время метелей, ловили на гуменных дворах досужие крестьяне-промышленники большое количество куропаток. Правильной ружейной охоты по куропаткам, почти никогда здесь не было. Крестьяне, дорожа порохом и дробью, стреляли по ним только тогда, когда была полная вероятность одним выстрелом положить несколько штук, а это случалось только зимой, во время засидок на привадах.

   В истреблении лесов следует искать причину уменьшения здесь диких голубей. Впрочем, на недостаток их еще нельзя жаловаться. Голубей здесь много и теперь, причем известны три вида: припутни или белокрыльцы, клинтухи или витютни и горлицы или турлушки. В конце июля и в августе лучшие охоты по голубям, когда они собираются значительными стаями на жнивах и на озимых посевах. Крестьяне в это время охотно стреляют их, причем нередко одним выстрелом убивают по нескольку штук.

   Перепелок и коростелей здесь очень много, но охотников на них нет.

   Дорожа зарядами и стараясь прежде всего из охоты извлечь пользу, местные охотники всегда относились с призрением к такой дорогой для истинного охотника дичи, как к вальдшнепу, дупелю, бекасу и гаршнепу. Даже в настоящее время очень немногие охотники решаются стрелять по этой дичи и, по-видимому, не находят особого удовольствия в этой охоте. Может быть, благодаря такому отношению местных охотников к достоинствам этой дичи, здесь упомянутые долгоносики водятся в достаточном количестве. С прискорбием должен отметить тот факт, что в последнее пятилетие некоторые крестьяне стали давить петлями и даже стрелять дупелей на токах. Особенно успешно этим бессовестным способом занимается несколько жителей Кремово и Струженки. Вальдшнеп, равно как и все его младшие долгоносые братья, здесь гнездятся и выводят детей. Вальдшнеп тянет не только в апреле, но и в течении мая и июня месяцев. Дупелиные места многочисленны по лугам речек; дупеля держатся, кроме того, на нескольких лесных болотах, потных и кочковатых пожнях.

   Разные породы уток, преимущественно кряква и чирок, водились здесь всегда в большом количестве. Охоты на утиных перелетах были веселы и удачны. В настоящее время от этих охот остались лишь приятные воспоминания. Бывало, крестьяне каждое лето, еще далеко до Петрова дня, исходят с своими собаками вдоль и поперек многие болота и возвращаются домой обремененными целыми ворохами утят, которых частью продают, часть потрошат и солят. К празднику Петра и Павла некоторые крестьяне успеют насолить целые кадки этой дичи.

   Из хищных птиц встречаются орел, филин, сова, коршун и разные виды ястребов.

   Мелкие породы птиц здесь необыкновенно разнообразны и многочисленны; особенно много певчих птиц. Не только весной, но и в течении всего лета, лес оживлен щебетанием и порханьем множества птичек.

    Подводя итоги всему сказанному, приходится сделать заключение, что много и очень много зверя и всякой дичи убавилось в нашем крае, вследствие бесхозяйственного истребления лесов и неправильной охоты; при всем этом, описанная часть Мглинского уезда, даже в настоящее время, при сравнении многими другими местами России, по обилию дичи и по удобству охоты, должна быть поставлена в ряду лучших охотничьих мест. Конечно, если бесхозяйственному истреблению лесов и дичи, не будет положен в скором времени предел со стороны собственников и подлежащей власти, то недолго придется ждать  того времени, когда не только коза, глухарь, рябчик и куропатка, но даже заяц и тетерев будут здесь большой редкостью, а волки, по прежнему, станут множиться и будут наносить чувствительный вред сельскому хозяйству.

Текст очерка  представил Вебер В. Ф.