Жизнь, как она есть
Л. Гамкова
На краю
Господи, опять этот звук: как будто что-то тяжелое упало на пол. Опять Тимофей с дивана упал. Парализованный, после двух инсультов, - как он умудряется скатиться, свалиться?
С трудом поднялась с постели Вера Федоровна, вышла в зал - ну, так и есть: на полу несчастный. А ей одной, с больной спиной, его никак не поднять. Надо собираться, к соседу Витьку идти. Тот поможет, обязательно поможет – не в первый раз, чай, такое случается. И денег соседушка не берет. Не от доброты душевной. Просто за стакан двухлетней давности самогонки он старикам помогает. Ну, да выбирать не приходится – на поселке всего- то три дома жилых осталось. А Витёк и воды из колодца принесет. Тоже за стакан. Да им с Тимофеем много ли той воды надо…
Так или примерно так думала Вера Федоровна, прокладывая по навалившемуся за ночь снегу первотроп к соседям. Когда вечно похмельный Витек уложил деда на место, выпил свой «заработанный» стакан самогонки и ушел, Федоровна дала мужу капотен и пошла готовить завтрак.
«Последняя таблетка, - невесело размышляла она.
– Не выписывает больше капотен врач. А другое лекарство вроде бы и то, а другое…»
Повторный инсульт свалил 80-летнего Тимофея Егоровича в июле. После первого-то еще ничего, кое-как оклемался, а второй трупом его свалил. Фельдшерица местная по всей округе пенсионеров лечит - от всего. А врач участковый только в октябре появился в доме Веры Федоровны. Все карточку никак не могли найти в регистратуре районной больницы. Искали, искали, так и не нашли, да и новую завели.
От дороги к дому полкилометра идти, - через топину, через мостки. Врачи и «скорая помощь» не очень-то любят сюда приезжать. Понимает их Федоровна, настойчивости не выказывает: уж сами как-нибудь с жизнью справятся. Свою ношу все равно ни на кого не повесишь.
- Слышь, Федоровна, - в очередной раз поднимая Егоровича и водворяя его с пола на диван, говорит Витек:
- Вот приедет Сашка, попроси его шалевчину к столу прибить, а стол к дивану придвинуть…
Сашка – это внук, в городе живет. Помогает старикам, когда приезжает, но каждый день не наездишься. Прибил-таки Сашка доску к столу, и стол к дивану придвинул. И лекарства привез – по рецепту, что доктор прописал. Группу инвалидности деду дали в ноябре. А от соцпакета можно было отказаться только до 1 октября.
- Да как же так, - доказывала Федоровна в районном пенсионном фонде. – Неправильно это. До следующего года, до октября может и не дожить мой Егорович. Лекарства, которые дают в аптеке по рецепту врача, не те, как раньше были. А те, как раньше были, только за деньги купить можно – по бесплатному рецепту их не дают.
«Уважьте умирающего, облегчите его последние дни», - просила Федоровна. Да куда там, кто ее слушал…
Пенсионщиков нынешних просить все равно что плача ждать от Эйфелевой башни.
«Не положено, - говорят, - такое законодательство, ничего изменить нельзя».
Это значит до следующего, до 2010-го года будет дед соцпакетом пользоваться.
«Не доживет мой Егорович», - печалилась Федоровна, возвратясь из райцентра опустошенной, с одеревеневшими от усталости ногами.
- Что, старый, видишь, как доживать приходится, - то ли жаловалась, то ли сама себя успокаивала Вера Фёдоровна, пытаясь натянуть носки на холодные дедовы ноги.
- Всюду грубость и невнимание, особенно на пожилых. Им бы всем было проще, если бы все пенсионеры лежали в могилах…
Муж молчал. Только смотрел с тоской на жену. Не стала Фёдоровна рассказывать, как не приняли её в поликлинике.
Сказали: «Чего вы в неприёмный день приехали? Ваш врач на выезде». А в «скорую» звонишь, так спрашивают: «Сколько вам лет?»
- Ну, смотри, смотри, - ласково ворчала Федоровна.
– А то, может, и скажешь чего?.. Всё веселей в хате будет. К нам сюда, на наш край, даже социального работника не найдут.
В дверь без стука, по привычке, вошёл Витёк. Дяде уже под сорок, а он всё Витёк, до отчества не дорос. Много их по деревням нынче таких вот недорослей развелось – спившихся, ни к какой работе не приспособленных, не старых ещё мужиков. Ну, какой ни есть, а всё помощник…
- Кума, налейте стакан!- с места в карьер ринулся на соседку Витек.
- Вить, да ты что? Только ведь недавно наливала тебе. Я два года назад гнала – для дела. Золотой ус настаиваю, деда растирать да себе суставы…
- Кума, налейте стакан,- Витёк, как зомби, не слушал, что говорила ему Фёдоровна.
– Вот вам деньги, 30 рублей, у соседей занял…
- Да на что мне твои деньги? Отстань, уйди отсюда. Ты глянь на деда – не сегодня- завтра помрёт, на что хоронить буду? Выгнать самогонку я уже не смогу.
Но Витёк пристал как банный лист. Налила – таки ему Фёдоровна того, чего просил окаянный. Ушел наконец Витёк. Нервный сегодня какой-то…
А через пятнадцать минут после его ухода в окно постучали: «Откройте, милиция!»
Вошёл участковый. В руках у него то, что Витьку налила Фёдоровна:
-Ну, и что же вы, Вера Фёдоровна, такой плохой самогон делаете? – Участковый Толичек был вежлив, как никогда.
– Всего 30 градусов в нём…
Вера Фёдоровна оторопела: «Толичек, я ж не на продажу, я ж для себя, для своих нужд…»
Но тот уж черную свою папку на столе разложил, протокол свой пишет. Теперь на административную комиссию в райцентр Вере Фёдоровне ехать придётся, судить её будут как злостную самогонщицу, штраф выпишут.
Приятного мало, да и обидно до слёз, до высокого давления: кабы то на продажу была выгнана самогонка, так ладно бы, можно было и позор стерпеть на комиссии. А так за что? Все ведь самогон гонят. А как без него в такой глухомани: то сотки запахать, то к престольному празднику – надо людей угостить. Ну, не левую же отраву в магазине покупать. Брянской-то водки давно на прилавках нет…
На Витька зла не было. Что с пьяницы возьмешь? Приказал ему милиционер, он и «заложил» старуху. Злись не злись, обижайся не обижайся, а завтра опять Витька просить – вода в доме на исходе. И опять стаканом самогонки расплачиваться.
Смахнула слезу Федоровна,- что уж на жизнь свою горькую, здесь, на краю, обижаться. Пошла памперс мужу менять. Хорошо хоть Сашка памперсы из города возит. Нет, он хороший, Сашка, добрый. К себе вот звал жить. Да отказалась Фёдоровна. Внук с женой на съемной квартире живёт, ребенок у них маленький. Не будут они с дедом молодых стеснять, не так воспитаны.
Жили здесь на краю, на отшибе – здесь и помрут. Разве ж по России они одни такие - всеми позабытые и позаброшенные старики?.. Из высоких кабинетов таких краев не видать. А людей не видать и подавно…