На главную

Георгий Вернадский. Из книги  Монголы и Русь  

 

 

 

 Предисловие

Монгольский период – одна из наиболее значимых эпох во всей русской истории. Монголы владычествовали по всей Руси около столетия, и даже после ограничения их власти в Западной Руси в середине четырнадцатого столетия они продолжали осуществлять контроль над Восточной Русью, хотя и в более мягкой форме, еще столетие. Это был период глубоких перемен во всем политическом и социальном устройстве страны, в особенности Восточной Руси. Прямо или косвенно монгольское нашествие способствовало падению политических институтов Киевского периода и росту абсолютизма и крепостничества.

Положение Руси еще более усугублялось тем фактом, что одновременно с монгольским нападением с востока она подверглась тевтонскому натиску с запада. Находясь между двух огней, русские должны были временно признать сюзеренитет хана, с тем чтобы освободить себе руки для отражения тевтонского крестового похода. Монголы, по крайней мере, не вмешивались в религиозные дела своих подданных, в то время как немцы старались навязать свою собственную веру побежденным «раскольникам». После предотвращения германского нашествия оказалось, что от «монгольского ярма», навязанного ханами с безжалостной твердостью, не столь уж легко избавиться. Процесс освобождения русского народа от монгольского владычества был длительным и извилистым. Первоначально, не имея достаточных сил для отражения захватчиков, русские князья вынуждены были демонстрировать показное раболепие и использовать хитрость, как единственное оставленное им оружие. Но дух народа никогда не был сломлен, что явствует из ряда дерзких (даже в случае неудачи) восстаний горожан против монгольских представителей власти.

В целом историки, изучающие события этого далекого времени, не могут не находиться под впечатлением несгибаемого упорства, проявленного русскими людьми в их борьбе за выживание. Несмотря на бедствия и нарушение нормального течения жизни, они продолжали свою каждодневную работу, восстанавливая то, что могло быть восстановлено, и созидая вновь по мере сил. К 1350 г. многие из русских ран были залечены, и нация вновь обрела возможность расширять свои экономические ресурсы и утверждать свою культуру. К концу столетия русский промышленный и военный потенциал оказался более передовым, нежели у завоевателей, и освобождение Руси стало лишь делом времени. И к середине XV века великий князь московский получил независимость от хана фактически, а в 1480 г. – юридически.

Таким образом, монгольское владычество подошло к концу, хотя оно и оставило на Руси шрамы, которые были заметны еще длительное время после падения Золотой Орды. Неизбежно в своей борьбе против монголов русские должны были принять многие черты монгольской политики и монгольской системы правления и администрации. В то же время тяжелый опыт Руси закалил ее народ и сделал его способным к выживанию в дальнейших испытаниях, которые несло ему будущее.

Поскольку Русь была частью Монгольской империи и региональным ханством Золотой Орды в течение столетий, ход русской истории в этот период не может быть достаточным образом понят без соответствующего исследования всего монгольского фона. Многие важные политические решения или административные распоряжения, которые глубоко затрагивали Русь, принимались великим ханом, живущим в Монголии или Китае. На протяжении всего существования Монгольской империи великий князь московский, вассал хана Золотой Орды, являлся также подданным правителя Пекина. Основные принципы правления и администрации, которыми руководствовалась Золотая Орда и которым также подчинялась Русь, были установлены основателем Монгольской империи Чингисханом – духовным отцом монгольской нации, чьи последователи верили, что он получил благословение Неба на земное правление. Очевидно, что изучение институтов правления Чингисхана является предпосылкой анализа административной системы, установленной монголами на Руси. Русь, в свою очередь, хотя и не в качестве свободной силы, многое сделала для усиления и процветания как Золотой Орды, так и в целом Монгольской империи. Русские рекруты в монгольских армиях играли важную роль в кампаниях хана Золотой Орды, а также великих ханов. В 1330 г. было организовано подразделение русской гвардии в Пекине, ставшее, очевидно, важной опорой императорского режима Китая в это время. Лучшие русские ремесленники были призваны на службу хана, множество их работало в Золотой Орде и в Монголии. Характерно, что трон и императорская печать хана Гуюка были изготовлены русским ремесленником. Более того, золото и серебро, собранные на Руси в качестве дани, составили важный источник дохода хана Золотой Орды, помогая ему выплачивать свою долю «подарков», посылаемых местными ханами великому хану в Китае. И важность этой части для благосостояния империи не следует недооценивать. Следовательно, можно сказать, что знание этого периода русской истории, в свою очередь, имеет большое значение для изучающего Монгольскую империю в целом и Золотую Орду в частности.

 

 

1. Всемирно значимые моменты монгольской экспансии

 

Монгольская экспансия XIII века была одним из важных и судьбоносных взрывов в истории человечества, которые время от времени меняют судьбы мира. По масштабам своего влияния на всемирную историю оно может быть соотнесено с варварскими нашествиями V века, которые опрокинули Римскую империю, положив конец древнему миру, а также с триумфальным маршем ислама в VII столетии. Несмотря на всю их значимость для культурной и экономической истории Европы, крестовые походы, которые представляли противоположное движение – контратаку христианского Запада против ислама, достигли гораздо более ограниченных целей и принесли с собой меньшие территориальные изменения, нежели арабский натиск, не говоря уже о монгольском потопе.

Говорилось, что монгольское вторжение «может быть описано поистине как одно из наиболее ужасных несчастий, которые когда‑либо постигали человечество».[1] И, разумеется, когда мы думаем о таких плодах монгольской победы, как разорение стран с древней культурой, подобных Китаю и Персии, о превращении частей процветающего царства Хорезм (Туркестан) в пустыню, разрушении процветающих русских городов с их передовой цивилизацией и, прежде всего, о тотальной резне в том случае, когда нации пытались оказать сопротивление захватчикам, то нетрудно понять ужас, наводившийся монголами в одинаковой степени как на мусульман, так и на христиан. Даже если число мужчин, женщин и детей, убитых на пути их вторжения, преувеличено хронистами, общее число жертв монгольских войн могло достигать нескольких миллионов.

Счет потерь шокирует. Ни одна территория и период истории не знали подобной концентрации массовых убийств. И все же следует запомнить, что и противники монголов не испытывали отвращения к кровопролитию. Со всеми своими высокими идеалами и возвышающимися цивилизациями, как средневековая Европа, так и средневековый Ближний Восток представляют на протяжении длительного периода печальную хронику жестокости и варварства не только в войнах между нациями, но и в подавлении религиозных и иных меньшинств внутри каждой нации. Более того, – как свидетели двух мировых войн и двух революций – красной и коричневой, мы знаем, что параллельно с технологическим прогрессом присутствует значительный рост массовых убийств. Разумеется, наше «просвещенное» поколение перекрыло рекорды Чингисхана и его полководцев. И не приходим ли мы постепенно, судя по данным ежедневной прессы, к идее, что число смертей во второй мировой войне будет значительно большим в глобальной войне с использованием новых источников энергии, доступных нам?

Как бы то ни было, монгольское нашествие было, конечно, ужасным несчастьем для подвергшихся ему стран. Но описание трагических результатов человеческой жестокости и безумия – не единственный долг историка; он должен изучать целостное воздействие войн и революций на жизнь и историю человечества. Историки второй мировой войны вовлечены сейчас не только в исчисление жертв и цены потерь, но также и в широкое изучение правительственной и военной политики того времени и влияния войны на мир. Точно также исследователь монгольского нашествия должен рассматривать как сам мрачный террор, принесенный им человечеству, так и его влияние на азиатские и европейские нации. Не будет преувеличением сказать, что большая часть Старого Света – огромное пространство от берегов Тихого океана до Адриатического побережья, от Китая до Венгрии – было поглощено монголами на длительный или короткий период, в зависимости от силы монгольского захвата. Курс истории множества могучих азиатских и европейских наций внезапно изменился, а итоги и последствия монгольского владычества ощущались столетиями в Китае, Персии и Руси.

В то время как нации Запада трепетали при первых вестях о монгольском нашествии на Русь, и еще более, когда волна прилива достигла Польши и Венгрии,[2] Западная Европа была одним из немногих уголков Старого Света, не затронутых крутой переменой за рубежами. Более того, натиск на запад турок‑османов в конце XIV и XV столетий был, с точки зрения истории, побочным продуктом монгольской экспансии. Османское завоевание Константинополя (1453 г.) гораздо более впечатлило западные нации, нежели разграбление Киева монголами два столетия назад. Хотя монгольские всадники подошли близко к воротам Вены, они не остались там надолго; но опасность для Вены со стороны османских турок длилась до конца XVII века. В этой косвенной форме последствия монгольского натиска угрожали Западной Европе почти столь же долго, как они терроризировали Русь. И следует напомнить, что Константинополь – теперь известный как Стамбул – все еще находится в турецких руках. Конечно, благодаря странной иронии судьбы, Стамбул сегодня рассматривается как оплот западного мира, в то время как – «святая Москва» стала для многих жителей Запада столицей неверных и оплотом отвратительного Востока.

Картина истории, однако, не является всецело черно‑белой. В любом конфликте между нациями никогда не бывает так, чтобы негодяи были на одной стороне, а герои – на другой. Существуют объективные силы, затрагивающие в равной мере политику добрых и злых правителей. Составляющие исторический процесс силы используют каждый возможный канал. Как указывает сэр Генри Ховарт, монголы принадлежали "к тем твердым, мускулистым расам, взращенным среди нужды и тяжелых обстоятельств, в крови которых присутствует хороший элемент железа и которые периодически посылаются для уничтожения живущих в роскоши и достатке; для того, чтобы оставить пепелища от искусств и культуры, которые способны взрасти лишь под сенью богатства и легких жизненных обстоятельств... Подобно чуме и голоду, монголы были, по сути, мотором уничтожения; и если это и болезненная, угнетающая при чтении история, она все же необходима, при условии нашего желания понять великий путь человеческого прогресса ".[3] По мнению сэра Генри, радикальные методы, примененные монголами, послужили цели обновления загадочных обществ, подвергшихся агрессии. Процветание этих народов "было пустым и претенциозным, их величие было заметным, но поверхностным сиянием, и больное тело нуждалось в остром средстве излечения; надвигающаяся апоплексия могла быть, возможно, отсрочена интенсивным кровопусканием, деморализованные города должны были быть приправлены солью, а их обитатели подвергнуться вливанию свежих потоков сильной крови из незараженной пустыни ".[4]

Это – пример аргумента «крови и железа», который служил столетия в интерпретации социологической функции войн в истории. Существует, однако, более позитивный аспект исторической роли монгольской экспансии. Объединив большую часть Евразии под единым правлением, монголы преуспели, хотя и на относительно недолгий период, в обеспечении безопасности великого сухопутного пути из Китая к Средиземноморью. Естественным результатом монгольского мира стал определенный культурный обмен между Китаем, Ближним Востоком и Европой. «У меня нет сомнений, – говорит Ховарт, ‑... что искусство печати, морской компас, огнестрельное оружие и многие другие детали социальной жизни были не открытием Европы, а импортированы при посредстве монгольского влияния с Дальнего Востока».[5] Как пишет турецкий историк А. Зеки Валиди Тоган, – «вторжение турок и монголов... не было всеобщей катастрофой. Оно акцентировало исторический момент, на протяжении которого новые регионы вошли в орбиту цивилизации».[6]

Социологическая экспансия монголов стала последней великой волной западной эмиграции евразийских кочевников. Монголы последовали путем скифов, сарматов, гуннов[7]; им предшествовали в понтийских степях печенеги и половцы.[8] Арабская экспансия VII столетия была параллельным натиском иной группы кочевников.

Принимая во внимание масштабность территории, завоеванной монголами, мы можем сказать, что монгольская фаза кочевнической экспансии составила кульминацию этих натисков. Однако первоначальные монгольские племена, объединенные Темучином (Чингисханом), были численно не сильнее печенегов и половцев. В чем же причины ошеломляющего успеха монгольского натиска? Каким образом случилось, что нация, насчитывающая не более миллиона человек, завоевала большинство иных наций с общим населением около ста миллионов? Одной из побудительных причин для монгольского воина была его часть в военной добыче, но этот мотив поведения относится в равной степени и к воинам иных кочевых племен. Среди главных условий успеха монголов были неподготовленность их соперников, отсутствие единства немонгольского мира и неспособность других понять устремленный характер монгольского натиска. Другой причиной было совершенство армейской организации, достигнутое Чингисханом. До изобретения пороха и огнестрельного оружия немногие нации могли создавать и поддерживать силу, тактически и стратегически равную монгольской кавалерии или способную соперничать с ней в духе и воле к завоеваниям.

Внезапный взрыв агрессии среди монголов в начале тринадцатого столетия все еще остается психологической загадкой. Если использовать аналогию с физической наукой, взорвался сгусток психической энергии. Общепринято, что начальная сила арабской экспансии VII века, говоря психологически, была производной от рвения и фанатизма новой религии. Но Чингисхан не принадлежал ни к одной из великих укоренившихся церквей; его называли язычником как мусульмане, так и христиане. Его религиозная политика состояла в веротерпимости относительно всех исповеданий. Традиционные верования монголов являли собою смесь шаманизма и поклонения Небу. Во все критические моменты своей жизни Чингисхан вспоминал «Вечное Голубое Небо». Но он не позволял шаманам вмешиваться в государственные дела. Итак, мы не можем сказать, что Чингисхан принадлежал к шаманистской «церкви»; наоборот, он полагал, что связь между ним и церковью была личной. И это понимание было сопряжено с осознанием собственной миссии – завоевать мир, чтобы установить в нем универсальное состояние мира. Это было глобальной задачей; и по крайней мере некоторые народы исламского Ближнего Востока и христианского Запада, уставшие от внутренней борьбы и постоянных войн, должны были находиться под ее впечатлением. Историк XIII в. Аб‑уль‑Фарадж так комментировал ведущую идею Чингисхана: "...в поведении, подобном его, монгольская вера в Бога проявила себя. И благодаря этому они завоевывали и будут завоевывать ".[9]

Суммируя, мы можем сказать, что Чингисхан был вдохновлен религиозным чувством, связанным с идеалом универсального государства. Его религиозность не может быть, однако, названа государственной религией, поскольку психологически связь между ним и Богом была прямой, а не через какую‑либо традиционную церковь. На этой почве Гиббон даже счел возможным охарактеризовать религию Чингисхана как 'систему чистого теизма и совершенной терпимости". Сравнивая ее с законами Чингисхана, он говорит: «Именно религия Чингиза более всего заслуживает нашего восторга и аплодисментов».[10]


 

[1] 1. Brown 3, р. 4. 

[2] 2. Предлагаю выдержку из письма императора Фридриха II королю Англии относительно появления монголов: «Таким образом, страх и трепет возникли среди нас, побуждаемые яростью этих стремительных захватчиков». См.: Matthew Paris, I, 343.

 [3] 3. Howorth, I, X.

 [4] 4. Idem, I, XI.

 [5] 5. Ibid.

 [6] 6. A. Zeki Validi [Togan], «Considérations sur la collaboration scientifique entre l'Orient islamique et l'Europe», REI (1935), p. 269. «Considérations sur la collaboration scientifique entre l'Orient islamique et l'Europe», REI (1935), p. 269.

 [7] 7. See Ancient Russia, chaps. 2‑4.

 [8] 8. See Kievan Russia, pp. 224‑225.

 [9] 9. Ab‑ul‑Faraj, p. 354.

 [10] 10. Gibbon, 2, 1203.

 

Нью‑Хейвен, Коннектикут 6 февраля 1953  г.