Посады
Посады, как
выше сказано,
обыкновенно
располагались при
городах и часто
укреплялись
острогами или
осыпями; но в
местах, где
отдаленность от
границы не
представляла
опасности, посады
были без городов.
Жители посадов —
торговцы,
ремесленники и
промышленники,
обязанные различными
налогами и
повинностями
правительству,
назывались тяглыми;
их тяглые дворы
служили единицами в
полицейских и
финансовых
отношениях посадов к
государству. Кроме
тяглых дворов, были
на посадах дворы
нетяглые, или белые,
не подлежавшие тем
повинностям, какие
налагались на
тяглых. То были
дворы
священнослужителей,
дворы церковные,
монастырские
подворья, где жили
старцы, заведовавшие
делами своих
монастырей,
участвовавших, как
известно, в
торговле, дворы
дворян и детей
боярских, которые
редко жили в них
сами, а чаще
содержали там своих
дворников. Были еще
на посадах оброчные
дворы, т. е. такие,
которые сдавались от
казны в оброк на
подобных основаниях,
как и поземельные
участки. Этот обычай
велся издавна и
существовал еще при
великих князьях.
Наконец, в посадах
между дворами
составляли особый
разряд дворы
бобылей, людей
бедных, не имевших
определенного
занятия и плативших
соответственно
своему состоянию
меньшие налоги.
Строиться
улицами было издавна
в обычае у русских.
В посадах улицы
носили названия по
именам церквей,
построенных на них,
например Дмитровская,
Пречистенская,
Воскресенская,
Успенская; иногда же
по занятиям тех,
которые на них жили,
например Калачная,
Ямская, Кабацкая,
Загостинская; иногда
по каким-нибудь
собственным именам
прозвищ, например
Букреева, Парфеновка.
По краям улиц или
где они пересекались
между собою ставили
образа в киотах.
Вообще они были
широки, довольно
прямы, но очень
грязны. Только в
Москве и в больших
городах было что-то
похожее на мостовую.
Это были круглые
деревяшки, сложенные
плотно вместе одна с
другою. Не вся
Москва была таким
образом вымощена: во
многих местах не
было мостовой, и
там, где особенно
было грязно, через
улицы просто
перекладывали доски.
В Москве собирался с
жителей побор под
именем мостовщины, и
Земский приказ
занимался мощением
улиц, но мостили
больше там, где было
близко к царю. Такая
мостовая не
препятствовала,
впрочем, женщинам
ходить не иначе как
в огромных сапогах,
чтоб не увязнуть в
грязи. Хотя в Москве
существовал особый
класс служителей,
называемых
метельщиками,
обязанных мести и
чистить улицы, и
хотя их было человек
пятьдесят, однако в
переулках столицы
валялось стерво*
и во многих местах
господствовала
невыносимая вонь.
Если в самой столице
так мало наблюдали
чистоту, то еще
менее заботились о
ней в посадах, но
зато при малолюдстве
их в сравнении с
Москвою не столько
причиняла зла такая
небрежность.
Везде в
посадах были
площади, иногда
очень пространные и
всегда почти
неправильные. В
Белозерске в XVI
веке при трехстах
дворах была площадь
в двести сорок
саженей длиною, а
шириною в одном
конце в шестьдесят
восемь саженей, а в
другом — тридцать
шесть, в середине —
семьдесят. В Муроме
площадь была в длину
94 сажени, а в
ширину в одном месте
—26, а в другом — 12
саженей. Обыкновенно
все улицы посада с
разных сторон
неправильными
линиями сходились к
площадям, которые
были центром
торговли и вообще
всех сношений
жителей посада. Тут
стояли ряды и лавки,
где не только
продавали, но и
работали, прилавки с
разными мелочами,
скамьи с мясными и
рыбными припасами,
калачни, харчевни,
где собирались
гуляки, и земская
изба — место
выборного
управления. В
больших посадах
также торговые рынки
находились в той
части, которая
окружена была стеною
и часто называлась
городом; например, в
Астрахани, в той
части посада,
которая была
окружена каменного
стеною и называлась
Белым городом, была
площадь, где
находился большой
гостиный двор и
торговые заведения,
а в другом месте
была площадь, где
продавалось дерево.
Около посадов
оставлялась всегда
выгонная земля,
называемая иначе
поскотинною, если
там были луга, то
луговою или же
боровою, когда посад
окружали леса.
Главным
украшением посадов
были церкви. Не
говоря уже о Москве,
где число всех
церквей, по
свидетельству
путешественников,
поверявших
наблюдения один
другого,
простиралось до двух
тысяч, вообще в
посадах, даже
немноголюдных,
находилось множество
церквей,
несоразмерное с
населением. В
Белозерске, где всех
душ в 1674 году
считалось только
960, было
девятнадцать церквей
и из них одна
каменная соборная. В
Муроме в 1687 году
было, кроме трех
церквей в городе,
четыре монастыря и
двадцать церквей в
посаде, а между тем
Муром не отличался
многолюдством. В
старые времена
каждый зажиточный
человек строил
церковь, содержал
для нее попа и
молился в ней с
своею семьею. Зато
многие церкви были
так малы, что
простирались не
более как на
пятнадцать футов,
они были деревянные,
небеленые, крытые
тесом или гонтом*,
но часто главы
покрывались белым
железом и блистали
против солнца. В
Вологде все главы
церквей, которых
было всего 67 (21
каменная, 43
деревянных и три
монастыря), были
покрыты таким
образом.
Вообще посады
наши были
немноголюдны. Разные
бедствия столь
обильно изливаемые
судьбою на Русь,
оказывали постоянно
вредные последствия
на размножение
населения посадов.
На юге России никак
не могли процветать
посады, потому что
беспрестанные набеги
крымцев не давали
народу возможности
вести оседлой жизни,
тем менее заботиться
о житейских
удобствах. Очень
часто посещали Русь
моровые поветрия;
как страшно они
опустошали посады,
можно видеть из
таких примеров, как,
например, в Шуе, где
в 1654 и 1655 годах
после морового
поветрия из двухсот
двадцати четырех
дворов вымерли
совершенно обитатели
девяносто одного
двора и после трех
лет, в 1658 году,
многие дворы еще
оставались по той же
причине пустыми.
Дурное управление и
тягости, возложенные
на посадских от
правительства,
побуждали жителей
оставлять свои
жительства и
шататься с места на
место; другие,
гонимые бедностию,
закладывались
частным владельцам
или монастырям; иные
постригались в
монахи.
Выше показана
скудость населения в
Белозерске и Шуе: в
других местах и в
различное время
представляется то
же. Так, например, в
1574 году в Муроме
было 738 дворовых
мест, назначенных
для поселения, но из
них только сто
одиннадцать было
жилых, сто семь
дворов с своими
строениями стояли
пустыми, а прочие
места не были и
застроены, или,
может быть, бывшие
на них строения уже
исчезли. В 1637 году
в Устюжне было всего
178 дворов, а людей
в них — 254
человека. Около того
же времени или
несколько позже в
Чердыни было 304
двора, а в Соли
Камской — 355; а эти
города, по своему
местоположению,
удаленному от
внезапных набегов
хищнических народов
и по приволью,
представляли
возможность
правильнейшего
населения. В
Холмогорах, которые
стояли недалеко от
моря и притом на
главном торговом
пути, в 1675 году
было всего 645
дворов, а людей в
них — 1391 человек.
Сама власть не
способствовала
развитию посадской
жизни. Прежние
цветущие города
Новгород, Псков,
Тверь, потеряв свою
гражданственность,
теряли и свои
богатства.
Правительство,
стремившееся к
единовластию, не
допускало в посадах
развиться
самоуправлению,
которое всегда идет
рука об руку с
благосостоянием. При
беспрерывных,
неотвратимых
бедствиях,
побуждавших народ к
шатанию, было
невозможно, чтоб в
посадах заботились о
красоте и прочности
постройки зданий;
притом же пожары
были самое
повседневное и
повсеместное
явление. Москва, как
известно, славилась
многими
историческими
пожарами, губившими
не только жилища, то
и тысячи людей.
Стоит припомнить
пожар 1493 года,
истребивший всю
Москву и Кремль,
славный пожар 1547
года, когда, кроме
строений, сгорело
более двух тысяч
народа, пожар 1591
года, доставивший
Борису случай
показать пред
народом свою
щедрость; пожары при
Михаиле Федоровиче
были так часты, что
не обходилось без
них ни одного
месяца; иногда на
них было такое
плодородие, что они
следовали один за
другим каждую неделю
и даже случалось,
что в одну ночь
Москва загоралась
раза по два или по
три. Некоторые из
этих пожаров были
так опустошительны,
что истребляли в
один раз третью
часть столицы. При
Алексее Михайловиче
Москва несколько раз
испытывала подобные
пожары, например, во
время возмущения
народного по поводу
пошлины на соль в
1648 году, потом в
1664 и 1667 годах.
В других
городах пожары были
также
опустошительны;
например, в Пскове в
1623 году был пожар,
истребивший город
дотла, так что
жители, обедневши,
долго не могли после
того поправиться.
Несмотря, однако, на
такие частые
бедствия от огня,
меры против него
были вялы и
преимущественно
только
предохранительные:
старались делать
пошире дворы,
правительство
приказывало ставить
на кровли строений
кадки с водою и
мерники с помелами;
запрещалось по ночам
сидеть с огнем и
топить летом мыльни
и даже печи в избах,
а вместо того жители
должны были готовить
себе пищу в
огородах. Эта мера
одна по себе была
плохим средством, и
притом не все ей
подлежали: некоторым
зажиточным хозяевам,
так называемым
служилым людям, по
хорошим их
отношениям с
воеводами,
позволялось то, что
вообще запрещалось
другим; воевода мог
разрешить топить
летом избу, если
находил, что день
довольно пасмурен
или влажен, и мыльню
из снисхождения к
больным и
родильницам. Когда
вспыхивал пожар, все
действия против него
ограничивались тем,
что старались ломать
строения, стоявшие
близ горящих зданий.
Только в Москве были
некоторого рода
обычные меры гашения
огня при пожарах.
При Михаиле
Федоровиче
существовали
какие-то холстинные
парусы саженей в
пять длиною и щиты
из лубьев с
рукоятями. При
Алексее Михайловиче
велено было, чтоб
все вообще
зажиточные люди
заводили у себя
медные и деревянные
трубы, а люди с
меньшим достатком
складывались вместе
по пяти дворов для
покупки одной трубы,
и в случае пожара
все должны были
бежать для
погашения.
*) Падаль
*) Клиновидные дощечки, служившие кровельным материалом