Полковые писари
Полковые писари за это время:
Илья Матвеевич Антушков, 1654. 205)
Яков Молявка, 206) 1656.
Гаврило Чемерис, ок. 1670.
Иван Вородей или Воробей, 207) 1672.
Василий Романович, 1677.
Григорий Короткевич, 1686–90.
Григорий Дорошенко, в кон. XVII в.
Иван Давидович, при Мазепе.
Гордей Носикевич, 1702.
Афанасий Федорович Покорский, 1705.
Панкевич, в дек. 1708. *)
Павел Романович Дублянский, 1709–15.
Григорий Демьянович Скорупа, 1715–27.
Степан Максимович, 1727–30.
Григорий Трофимович Юркевич, 1734–41.
Степан Фомич Петрункевич, 1741–54.
Петр Васильевич Губчиц, 1756–57.
Степан Васильевич Косач, 1757–60.
Петр Косач, 1760–67.
Степан Федорович, 1769–78.
___________________________________________________________________
205) А.Ю.З.Р., Х, 833.
206) Т. ж., 521. Здесь Молявка назван Молдявой, но это явная ошибка. См. прим. 18.
207) У Величка (II, 315) он назван Козаковым.
*) Вероятно, тот самый Евстафий Панкевич, которому Мазепа в 1701 г. отдал "будище" Ивашково (см. в Почепск. сотне, с. Печня).
Гаврило Чемерис, ок. 1670
Чемерис, по записанному в 1729 г. рассказу старожилов, был полковым писарем при Рославце. Память о нем осталась в поселенной им слободке Чемерисовке, при рч. Варе, Стародубского уезда.
Григорий Дорошенко, в кон. XVII в.
Дорошенко, по рассказу тех же старожилов, был женат на одной из дочерей полковника Федора Молчана и был полковым писарем в кон. XVII в., при Мазепе. Оставив уряд, Дорошенко кончил жизнь монахом.
Гордей Носикевич, 1702
Носикевич, известный как полковой писарь по акту 1702 г., 208) оставил по себе память в селе Гордеевке, Суражского уезда, которое он поселил слободой по позволению Мазепы и передал затем сыну своему Петру. После смерти Петра Носикевича, имения его перешли к Федору Степановичу Шираю, родственнику Носикевичей 209).
___________________________________________________________________
208) Сулим. Арх., 167.
209) См. в Новоместской сотне, с. Гордеевку.
Афанасий Федорович Покорский, 1705
Отец его Федор Покорский, по семейному преданию, записанному в конце XVIII в., был "польский шляхтич воеводства русского", перешедший на левый берег Днепра при Мазепе. Афанасий Покорский начал службу ок. 1690 г., в гетманской канцелярии и отсюда ходил в 1695 г. с гетманом в кизикерменский поход, где был взят в плен, по освобождении из которого получил стародубское писарство, на котором оставался не долее 1708 г. Хотя на писарстве он пробыл не более шести лет, но успел за это время нажить значительные имения. Кроме полученных от Мазепы двух сел, Яцкович и Выстрикова, Покорский поселил несколько слобод: Казёнку, Шулаковку, Павловку и друг. По универсалу 1709 г., когда Покорский, по увольнении от писарства, опять служил в генеральной канцелярии, Скоропадский прибавил ему еще с. Белогощ. – Состарившись и оставив генер. канцелярию, Покорский числился бунчуковым товарищем. *) В одном прошении 1729 г. Покорский, упоминая о своих службах, говорит, что он начал служить сорок лет тому назад. В это время старший сын его, Данило, был уже старшим канцеляристом, т.е. помощником генерального писаря. Старший сын Данила – Иван, женившись на единственной дочери генер. есаула Ивана Тимофеевича Жоравки и получив в приданное все имения, нажитые полковником Лукьяном Жоравкой, стал одним из богатейших землевладельцев Стародубщины.
___________________________________________________________________
*) Аф. Покорский был сослан, кажется, по делу Полуботка, в Архангельск, откуда был возвращен в кон. 1727 г. (Зап. Марков., I, 264).
Павел Романович Дублянский, 1709–15
Дублянский был "шляхтич породы польской, родом из Острога", как писал его сын в кон. XVIII в., добавляя, что отец его "оконча филозофию" (в Киевской академии?), в 1690 г. поступил на службу в генеральную канцелярию, служил здесь шестнадцать лет, был старшим канцеляристом и отсюда получил стародубское писарство 210). Служа у Мазепы, Дублянский женился на племяннице Кочубея. Полковым писарем Дублянский оставался до 1715 г., получив на этом уряде, в 1709 г., с. Дедов и поселив за это время слободу Писаревку; затем Дублянский был назначен сотником вновь образованной Новоместской сотни, кажется, потому, что стародубское писарство в это время понадобилось для Григория Скорупы.
___________________________________________________________________
210) Дело о роде Дублянских, в арх. Черниг. двор. депут. собр.
Григорий Демьянович Скорупа, 1715–27
Скорупа был сын выходца из Белоруссии, который, оселившись в Стародубе в кон. XVII в. и занявшись здесь торговлей, вошел в среду местного мещанства. Это был человек совсем незаметный, у которого сначала не было и определенного прозвища: в актах он называется то просто по имени и отчеству, Демьяном Григорьевичем, то иногда с прибавкой прозвища Малярева, едва ли не указывающего, что этот выходец сначала занимался в Стародубе малярством. Занявшись торговлей, преимущественно пеньковой, и разбогатев, Демьян Григорьевич в нач. XVIII в. был выбран сначала лавником, а потом и бурмистром стародубского магистрата. Затем последовала измена Мазепы и гетманом был избран Скоропадский, который, будучи перед тем стародубским полковником, находился, по-видимому, в особенно приязненных отношениях с Демьяном Григорьевичем; это видно из того, что вслед за поставлением Скоропадского в гетманы сын стародубского бурмистра немедленно становится канцеляристом генеральной канцелярии, а в 1709 г. уже участвует в Полтавском сражении и, конечно, – не среди рядового казачества. Извещая отца о победе над шведами, молодой канцелярист называет себя уже Скорупой 211). В начале XVIII в. переход из мещанства в казачество был еще нетруден, особенно для людей "знатных", т.е. для людей, по своим достаткам и по некоторому образованию выходивших из среды простолюдия; такие мещане учились очень часто и в Киевской академии, значит, бывали и "латинщиками"; а латинщики и из мещан охотно принимались в генеральную канцелярию, 212) откуда затем выходили уже и в казацкую старшину. Не знаем, был ли Григорий Скорупа "латинщиком", но несомненно, что он был сын богатого купца и вероятнее, что за приязнь гетмана к богатому отцу сын последнего так легко попал в гетманскую канцелярию. Приязнь Скоропадского к Скорупе-отцу была так велика, что уже в сентябре 1709 г. гетман нашел возможным дать ему населенную маетность, причем в универсале Скорупу можно было назвать только "знатным обывателем стародубским". – Утверждая за Скорупой купленные им водяные мельницы, Скоропадский в этом же универсале прибавляет: "докладаем же и тое, же респектом понесенных его п. Демяновой под час нашествия шведского под Стародуб, в добрах руины и шкоды, позволилисмо ему ко вспоможеню своего господарства, заживати до работизны людей посполитых села Кустич, которые жебы в том не были спречными и отмовными и абы к заживаню оных ему, п. Демяну, нихто з тамошней старшины стародубской, не чинил препятствий, сего же уневерсалу твердостью варуем". 213) Отдача крестьян в "подданство" человеку "посполитой породы" был пример исключительный. Если перед тем "мещане" и получали населенные маетности, то получали только за службу на урядах войтов главных городов Малороссии: Стародуба, Нежина, Чернигова. Скорупа же получил такую маетность не за службу, а за одно благорасположение гетмана, который, понимая, что для наделения "знатного обывателя" селом нельзя найти оснований, об этой "надаче" говорит в универсале как бы вскользь, – что за причиненное Скорупе шведами разорение, он, гетман, позволяет ему для помощи в хозяйстве пользоваться работой крестьян с. Кустич; в универсале будто бы и не говорится об отдаче всего села Кустич, разумеется, без казаков; – но раз отданы были Скорупе кустицкие крестьяне в "послушание", отдача кустицких крестьянских земель уже разумелась сама собой и – Скорупа становился таким же "державцей" для села, каким были и все войсковые урядники, получавшие маетности в "зуполное владение" или "до ласки войсковой". Такая милость Скоропадского может быть объяснена лишь тем богатством Скорупы, которое по свидетельству одного из сыновей Прокофия Силенка, давало возможность покупать универсалы на маетности... 214) Затем, в 1713 г., Демьян Скорупа получил от Скоропадского позволение "садить слободы", 215) что тоже составляло привилегию лишь войсковой старшины.
___________________________________________________________________
211) Сулим. Арх., 170–172.
212) Купчинский в известном своем доносе на Безбородка обвинял последнего, что он первый начал пополнять генеральную канцелярию людьми, не знавшими не только "латыни", но почти и не учившимися, и притом "посполитой породы". Безбородко оправдывался, что канцеляристы-"нелатинщики" бывали и прежде, и что такие "нелатинщики" бывали иногда и "посполитой породы", причем привел из числа последних только пять имен, в том числе, между прочим, и известного летописца – Самойла Величка. См. Записки Черниг. губ. стат. комт., II, 227.
213) Сулим. Арх., 173.
214) См. выше.
215) Сулим. Арх., 175–176.
Став "державцей", Демьян Скорупа тем самым занял уже видное положение в Стародубе, что, конечно, и дало ему возможность женить единственного своего сына на дочери Степана Спиридоновича Ширая, который, будучи сыном стародубского войта-богача, сам был женат на дочери Михайла Миклашевского и считался в это время едва ли не первым богачом в Стародубщине после Миклашевских.
Женив сына, Скорупа-отец стал хлопотать о доставлении ему в Стародубе уряда полкового писаря. Хлопоты об этом шли, по-видимому, через генерального писаря Савича, который в январе 1714 г. писал к Демьяну Скорупе, что "интерес" его сына он, Савич, помнит и готов помогать в достижении этого интереса, но просит подождать, пока "ясневельможный" несколько освободится от множества "войсковых дел". 216) Кажется, что здесь под интересом Григория Скорупы разумелось стародубское писарство, которое последний и получил в 1715 г. – Вместе с писарством Скоропадский дал Скорупе-сыну универсал на Кустичи, которые на этот раз утверждал за сыном, вероятно, для большей крепости, так как полковой писарь имел уже полное право владеть населенной маетностью. А затем, должал вести и торговые и хозяйские свои дела лично. Сын только помогал отцу своим влиянием приумножать отцовское богатство, причем умножение богатства заключалось главным образом в "скупле" разных земельных угодий. Григорий Скорупа пробыл писарем двенадцать лет – с небольшим, впрочем, перерывом, последовавшим, кажется, за посещением Стародуба Румянцовым, в кон. 1723 г. Окончательно Скорупа был уволен от писарства в 1727 г., когда поставлен был на свое место Максимович, уже заменявший раз Скорупу, при временном удалении последнего от писарства. При уволнении в отставку Скорупа, как водилось, принят был под бунчук, т.е. стал числиться бунчуковым товарищем. Через год после отставки сына, старый Скорупа умер, и только с этого времени Григорий Скорупа стал самостоятельным хозяином. Он тогда же выхлопотал у гетмана подтвердительный универсал на Кустичи и Покословье, на те слободы, которые успел посадить его отец, и на "скуплю", приобретенную большей частью лично, при помощи своего писарского влияния на полчан. Имения эти, подробно перечисленные в универсале, 217) были настолько значительны, что Григорий Скорупа считался одним из видных стародубских богачей. С этим богачом считала выгодным породниться сама гетманша, женившая в 1731 г. своего племянника Искрицкого на старшей дочери Григория Скорупы. – После отставки от писарства Скорупа прожил еще 26 лет, продолжая устраивать семью и хозяйство. 218) Устраивая последнее, Скорупа сталкивался с соседями по своим маетностям, спорил с ними, заводил тяжбы, 219) исход которых в тогдашнее время зависел более всего от общественного положения тяжущихся. Скорупа считал себя человеком сильным, потому что решался заводить земельные споры даже с таким дельцом того времени, каким был Петр Валькевич. 220) Свою силу Скорупа основывал на связях с влиятельными людьми, с помощью которых он умел, например, добиться письма от всесильного Бирона к правителю Малороссии Кейту, с просьбой "содержать б.т. Григ. Скорупу в милостивой протекции и предсталством и вспомоществом его не оставить..." 221). Старший сын Григория Скорупы, Иван, умер в 1756 г., не успев поставить на ноги своих сыновей, которые, оставшись без надзора, скоро прожили отцовское наследство и заставили своих детей искать счастья уже вне родины 222). О младшем сыне Григория Скорупы, Павле, говорено в перечне стародубских обозных.
___________________________________________________________________
216) Т. ж., 117.
217) Т. ж., 186.
218) Состав семьи Григория Скорупы см. в Сулим. Арх., ХХ.
219) Т. ж., 197–207, 213–214, 220–223.
220) Валькевичу, как владельцу соседнего с Покословьем села Межеников, приходилось более других спорить со Скорупой за границы. Интересно письмо Валькевича к Скорупе 1741 г., в котором он, упрекая последнего за захват межениковских земель, указывает, между прочим – как Скорупа увеличивал свою "скуплю": "а що несколько купил вм. п., у покословцов, дубов да сосен, и иних для лагвейшой купле в турму сажаючи, тое сдается мне до нарушения граници меженковской и до забирания у слобожан моих сена, не силно..." Сул. Арх., 214.
221) Сулим. Арх., 212.
222) О потомстве Ивана Скорупы см. Сулим. Арх., ХХ.
Степан Максимович, 1727–30
Максимович служил в генеральной канцелярии и отсюда получил стародубское писарство, вероятно, при поддержке Афанасия Есимонтовского, на дочери которого он был женат 223). В первый раз Максимовича встречаем на стародубском писарстве в июле 1725 г., когда он, кроме того, был и "правящим полковыми делами" 224); но кажется, что в это время он лишь временно правил эту должность, потому что Григорий Скорупа от писарства уволен, как он сам говорит, только в 1727 г. 225). – Скорупу заменил Максимович, которого на писарстве в 1727 г. видим уже в апреле. – Писарем Максимович пробыл недолго, и о его деятельности мы ничего не знаем 226). Сыновей он, кажется, не оставил, а дочерей у него было две: Марья вышла замуж в 1739 г., кажется, уже по смерти отца, за Александра Петровича Корецкого 227), а Анна была замужем за б. т. Иваном Григ. Стаховичем (см. в полк. сотне, с. Тютюри).
___________________________________________________________________
223) Генер. следств. Старод. полка, с. Тютюри.
224) Киевск. центр. архив, дело о Стародубском магистрате, №480.
225) Сулим. Арх., 170.
226) Одновременно со Степаном Максимовичем, стародубским писарем, жил и другой Степан (Петрович) Максимович, двоюродный брат стародубского полковника Федора Максимовича. О Степане Петровиче Максимовиче говорит М.А. Максимович (Соч., I, 806), что он был женат на "Евдокии Петровсковне" и кончил свою службу и жизнь очаковским походом 1737 г., в чине бунч. товарища. По имеющимся у нас сведениям, Степан Петрович Максимович был женат уже в 1721 г. на дочери переяславского писаря Луки Петровского (ум. в 1713 г.); при Скоропадском он служил в генер. канцелярии, "при которой по указам гетмана Апостола, при переводе книг правных шесть год неотлучно и бессменно найдовался"; в 1735 г., он был принят под бунчук, а в ноябре 1738 г. уволен от всех служб по старости и дряхлости и "ради застарелой цинготной болезни, подагри и колки гемороидалис, которая называется утеснение крове в печене". Степан Петрович умер бездетным, завещав имения своей жене. По всем этим сведениям видно, что его нельзя смешивать со стародубским писарем.
227) В одной бумаге Александр Корецкий пишет: "В прошлом 1739 г., когда я позволением божьим понял себе в жену Марию Стефанову дочь Максимовичевну, то за нею взял уношения и посагу на 2289 р. 65 к..." По смерти Корецкого в 1748 г., бездетная вдова его вышла замуж за вдовца – лубенского полковника Ивана Петровича Кулябку. Один из сыновей Кулябки от первого его брака, Григорий, женился на старшей дочери Федора Петровича Корецкого (племяннице первого мужа своей мачехи) и стал родоначальником теперешних Кулябок-Корецких.
Степан Фомич Петрункевич, 1741–54.
Петрункевич был родом, кажется, из Синявки (Сосницк. у.), где в нач. XVIII в. жил отец его Фома с братом своим Афанасием. Были ли эти братья казаки или люди "посполитой породы" – не знаем; но дети обоих братьев учились в "латинских школах" (черниговских?). В этих школах учился и Степан Фомич, после чего служил около десяти лет в генер. канцелярии, пока в 1741 г. не был поставлен на полковое писарство в Стародубе. Здесь он сблизился с вдовой бунч. тов. Ивана Михайловича Миклашевского и в 1743 г. женился на ней. Вдова Миклашевского Евдокия Васильевна, дочь лубенского полковника Савича, была личностью небезызвестной в Малороссии по приключившемуся с ней в молодости "прегрешению". Миклашевский женился на ней в нач. 1724 г., а в мае следующего года должен был идти в так называемый Гилянский поход и надолго оставить жену с полугодовым сыном-первенцем.
Молодая жена более двух лет оставалась без мужа, в одиночестве, потому что в это время матери Миклашевского не было уже в живых. Вернулся Миклашевский из похода лишь осенью 1727 г. и нашел, что – "честь дома его была нарушена"... Оказалось, что жена его, "оставшаяся в доме, в Стародубе, свалявшися с некоторым своим же служителем, прижила блудно двое детей, из которых одно родилось без мужа, а другое – уже по возвращении мужа". Миклашевский немедленно отослал жену к её матери, где она и родила второго ребенка, а сам обратился к тогдашнему черниговскому епископу Жураковскому с просьбой о разводе; но от епископа Миклашевский "не получил резолюции, хотя жена его и налично повинилась пред архиереем в том своем прегрешении". Хлопотал Миклашевский о разводе потом и в синоде, но безуспешно.
– После Миклашевского, умершего в 1740 г., остался сын Павел, родившийся в 1725 г., и дочь Ульяна; какая это была дочь – неизвестно, но называлась она Миклашевской. Было ли забыто оскорбленным мужем "прегрешение" жены – не знаем, но людская молва греха этого не забывала и по временам подымала завесу с прошлого 228)...
Оставшаяся в таком положении вдова Ивана Миклашевского согласилась пойти за Петрункевича, когда тот посватался к ней через два года после своего приезда в Стародуб. Брак этот примечателен был тем, что ему предшествовало совершение акта, по которому 18-летний Павел Миклашевский подарил матери одну из своих маетностей, с. Рухов. В этом акте, написанном 20 декабря 1743 г., говорилось:
"Я, умершего б. тов. Ивана Миклашевского сын Павел Миклашевский, сим записом... чиню ведомо: понеже вдовствующая матерь моя Евдокия Савичовна Иванова Миклашевская, по божеским судбам, пожелала выйти в замужество за достойного человека, писара полкового старод-ого Стефана Петрункевича и моего к тому ж особливейшого желания (sic), от которого я в моих нуждах и во всяком случаи, а особливо в молодом веку, за востребованием моим могу наставление получить к ползе предбудущего моего жития; того ради по природной моей к матери моей любви и зичливости, а по ней и к помянутому писару полковому, намеренному быть второму моему отцу, приязнь, с доброй моей воле... ему, писару полковому Стефану Петрункевичу и ей матери моей и будущему по их наследию, имеючоеся наследственное село мое Рухов и две мелницы и грунта в слободе Буде, с жилыми тамошних подданных... отдаю в спокойное и вечистое владение...".
При этом в акте добавлено:
"Однак с тых добр сестрицу мою Ульяну имеют они, вторий намерений быть отец мой... и мать моя, содержать в честной эдукации, ничего от мене к снабдению ея, сестрицы моей, до возраста лет ея совершенных, не требуя; а когда прийдет время ея, сестрицы моей, бракосочетания, то с тех же добр имеют они... писар полковой и мать моя, на выпосаження ея... а именно на прибор и кошт веселний, ронить на 500 р., да готовых денег дать ей сестрице моей, в посаг 500 же р., кроме отческого еи вношення...".
Нельзя знать, насколько в этом даре участвовала "добрая воля" дарителя, который собственно и не имел еще права свободно распоряжаться своими имениями; вероятнее всего, что Павел Миклашевский действовал при этом под влиянием будущего своего отчима, который мог такой дар поставить главным условием своей женитьбы на вдове, у которой своего имения не было. – Но и обеспечив себя так прочно при женитьбе, Петрункевич не сумел устроить дальнейшего благосостояния своей семьи. Прожив с Миклашевской десять лет, он умер, оставив свои имущественные дела очень запутанными.
– Ближайшим соседом Петрункевича по Рухову был Павел Скорупа, который, присваивая часть руховских и будлянских земель, заставил Петрункевича вести с ним нескончаемые тяжбы. Нужные для ведения последних деньги Петрункевичу приходилось занимать.
– И он умер, оставив тяжбы неоконченными и долги неоплаченными. Вдова его рассказывала, что Петрункевич умер, "задолжившись разным кредиторам немалою суммою денежною и хлебною", и что для покрытия этих долгов она должна была и сама делать займы. Несколько лет вдова Петрункевича улаживала дела со своими кредиторами; но наконец, видя, что начатые еще Петрункевичем тяжбы тянутся без конца и только ведут за собой новые долги, за неуплату которых кредиторы могут отобрать у неё Рухов, она кончила тем, что в 1761 г. село это уступила обратно сыну Павлу, а последний принял на себя как долги, так и тяжбы матери, дав ей, кроме того, в пожизненное пользование свой хутор Березовщину. Здесь и дожила свой век вдова Петрункевича вместе с двумя сыновьями своими от второго мужа, Степаном и Данилом, дальнейшая судьба которых неизвестна.
___________________________________________________________________
228) Павел Скорупа, ведя бесконечные тяжбы сначала с вдовой Миклашевского, а потом с сыном её Павлом, иногда бросал первой жёсткое слово укора за "прегрешение" её молодости...
Петр Косач, 1760–67 и Степан Васильевич Косач, 1757–60.
Косачи ведут свой род от "польской короны шляхтича" Петра Косача, вышедшего в Малороссию в кон. XVII в. и служившего в Стародубе "городничим", при полковниках Миклашевском и Скоропадском. Степан Косач, сын бакланского сотника Василия и внук Петра, был сначала писарем полкового суда, затем есаулом и полковым писарем.
Текст приведен по изданию: Описание старой Малороссии. Материалы для истории заселения, землевладения и управления Ал. Лазаревского. Том первый. Полк Стародубский/ Под общей ред. О.Р.Вязьмитина, — Белые Берега: Группа компаний "Десяточка" (издательство Белобережье), 2008. - 560 с.