14 сентября 1812 года значительный отряд французов — от 200 до 500 человек — смял ополченческие кордоны и на исходе дня ворвался в Рославль. Оккупанты разграбили дома зажиточных горожан, взяли с жителей контрибуцию, разграбили казённые соляные и винные склады и через день ушли из Рославля. Этот французский отряд, преследуя казачий разъезд, продвинулся на 15 вёрст в сторону Брянска. В ответ барон Витте выступил с брянскими ополченцами в деревню Салынь и разослал разъезды по Смоленской и Рогнединской дорогам, а брянский уездный предводитель дворянства Александр Фёдорович Камынин обратился за помощью к армии.
Сведения Камынина подтвердил начальник Черниговского ополчения граф Николай Васильевич Гудович.
М. И. Кутузов отнёсся к налёту французов на Рославль более чем серьёзно, что видно из письма фельдмаршала адмиралу П. В. Чичагову от 26 сентября 1812 года: «200 человек неприятелей вступили в город Рославль, откуда угрожают Брянску, в коем, как известно вашему высокопревосходительству, находится артиллерийский арсенал. Для уничтожения сих неприятельских намерений предписал я начальнику Калужского ополчения генерал-лейтенанту Шепелеву послать в угрожаемое место достаточный отряд, снабдив оный артиллериею и казаками». За день до этого сообщения М. И. Кутузов действительно предписал командовавшему Калужским ополчением генерал-лейтенанту Василию Фёдоровичу Шепелеву (1768–1813) «сформировать… Калугского ополчения с присовокуплением к оному части регулярных войск и 9 пушек… 5000-й корпус, поручить оный кому из надёжнейших чиновников по вашему выбору, коим дать направление к помянутому городу Брянску».
Брянским корпусом командовал сам генерал-лейтенант В. Ф. Шепелев, которому М. И. Кутузов дал такие полномочия 30 сентября. Опасения относительно Брянска усилились у главнокомандующего тогда, когда он узнал от того же Шепелева, что союзный Наполеону «в Кричеве живущий помещик Голынской в Белоруссии собирает и вооружает до 30 000 Речи Посполитой противу войск наших и действовать преднамеревается к Мглину и Брянску».
Кутузов 1 октября 1812 года сообщал императору Александру I о возможном ударе на Брянск и Мглин со стороны Белоруссии, но предполагал, что калужские ополченцы отобьются. К корпусу генерала Шепелева главнокомандующий причислил три казачьих полка.
И вот генерал-лейтенант Шепелев доложил, что город Рославль авангардом от отряжённого корпуса в город Брянск занят. 27 октября Калужскому ополчению следовало уже идти на Мстиславль.
Вероятно, узнав в 20-х числах октября о взятии Рославля Калужским ополчением, брянцы со всем городским духовенством вторично совершили крестный ход со Свенской иконой Божией Матери: «В возблагодарение Царице Небесной за… спасение града и страны от нашествия неприятельского». По окончании этого крестного хода в Брянск пришло известие об оставлении французами Москвы 11 октября.
А что же с 30 тысячами «посполитого рушенья», которое собирал в Могилёвской губернии шляхтич Голынский для удара на Мглин и Брянск? Если 1 октября 1812 г. Кутузов ещё не придавал особенного значения этому намерению, то уже 21 октября он приказывает начальнику Черниговского ополчения генерал-лейтенанту графу Николаю Васильевичу Гудовичу (1758 (1756) –1841) объединить под своей командой Черниговское и Полтавское ополчения и «приближиться к Белоруссии».
|
1812 г. октября 22.
ПРИКАЗАНИЕ М. И. КУТУЗОВА П. Н. КАВЕРИНУ ОБ ОТПРАВКЕ УКРАИНСКИХ КАЗАЧЬИХ ПОЛКОВ К РОСЛАВЛЮ В РАСПОРЯЖЕНИЕ Н. В. ГУДОВИЧА
№ 314
Относительно Малороссийских казачьих полков, что по прежнему назначению следуют в г. Калугу и из которых один уже обращен в г. Мглин, я прошу ваше превосходительство по воле г. генерал-фельдмаршала сделать с вашей стороны распоряжение о направлении всех из настоящего их местопребывания к г. Рославлю в команду начальника Малороссийского ополчения графа Николая Васильевича Гудовича, коему командиры полков должны немедленно рапортовать о следовании своем в сей город и от него принимать дальнейшие приказания. 2 полка, находящиеся у генерал-адъютанта графа Ожаровского, и один, назначенный к генерал-лейтенанту Шепелеву, остаются по прежнему назначению. Тем же полкам, кои еще не прибыли в Калугу, благоволите, ваше превосходительство, назначить ближайший путь к Рославлю.
Мне весьма приятно при сем случае уведомить ваше превосходительство о победе, одержанной генерал-лейтенантом графом Витгенштейном над корпусом французских войск при Полоцке. Неприятель прогнан за Двину, потерпев значущий урон; 45 штаб- и обер-офицеров и 2000 человек нижних чинов взяты в плен. Главная же армия наша продолжает преследование, и в продолжение 3-х дней отбито у неприятеля 29 пушек, 4 знамя и взято множество пленных.
Публикуется по: М.И. Кутузов. Сборник документов. Т. IV. Ч. 2. М., 1955. С. 185.
|
Черниговское ополчение было мощной силой в 25 786 человек с сорока орудиями. Ратники были разделены на 10 пеших и 5 конных полков. Из ныне входящих в Брянскую область земель Новозыбковский уезд отправил в это ополчение 2241 человека, составлявших свой полк, Суражский уезд — 2334 человека, Стародубский — 1835, Мглинский — 1590. Мглинским отрядом командовал брат начальника ополчения, действительный статский советник граф Пётр Васильевич Гудович (1759 — после 1833), в прошлом гвардейский офицер в чине бригадира, помещик села Жукова Мглинского уезда. Именно графу Петру Гудовичу с его мглинским ополчением и было суждено наказать пресловутого Голынского.
Итак, 22 октября Кутузов предписал начальнику Черниговского ополчения употребить «все способы занять г. Могилёв без малейшей потери время, если только будет возможно».
9 ноября к Могилёву пришли Калужское ополчение и отряд Дениса Давыдова. Таким образом, к 20 ноября у графа Н. В. Гудовича под началом скопилось под Могилёвом до 70 тысяч ополченцев. Масса эта разошлась по окрестным имениям и принялись грабить местную шляхту, которая ещё в сентябре собиралась выступить на стороне Наполеона и идти на Брянск.
Мглинские ополченцы под началом графа Петра Гудовича, брата начальника Черниговского ополчения, пожаловали в имение воинственного Голынского. Весной 1813 г. Голынский (иначе Галинский), «пожилой поляк…, одетый в свой национальный костюм», в карете шестернёю приезжал во Мглин жаловаться, теперь уже как российский подданный, на действия ополченцев, и жалобы его записал находившийся во Мглине пленный французский офицер Доминик-де Ла-Флиз.
Так вот, «в ноябре месяце 1812 года… когда фельдмаршалом Кутузовым повелено было графу Николаю Гудовичу в назначенный им день быть в Могилёве для того чтобы помешать отступлению французов, граф решился с 30 000 набранными казаками двинуться по назначению, предоставляя брату пополнить это число 10 тысячами и затем присоединиться к нему. Так и было сделано. Но едва младший Гудович вступил с войском своим в Литву (то есть Белоруссию.— Прим. автора), как начал грабить польских помещиков, обирая их дочиста и отправляя награбленное в своё имение, лежавшее за Мглином. Тут было всё: оружие, серебро, мебель, экипажи, съестные припасы, водка, стада, заводские лошади, полотна и сукна фабричные и т. д. Между прочим, похищена была дорогая, украшенная брильянтами сабля в 60 тысяч рублей, дар Петра Великого деду Галинского, под предлогом, что она может послужить оружием против русских. Офицеры ополчения не отставали от своего начальника и также бессовестно грабили на свою руку. Предлогом этого грабежа служило намерение не оставлять ничего в добычу французам и помешать полякам в «подании помощи неприятелю». То ли по жадности, то ли по врождённой смекалке, но граф захватил у Голынского двух мастеров-ткачей, одного фламандца, другого голландца, «посадил их в своей Ивановке в тюрьму и заставил их даром учить крестьян ткацкому делу. И оба эти несчастные пленные остались бы у него в вечной кабале, так как граф тихонько перевёл их в другую деревню». Пленников разыскал и освободил мглинский уездный предводитель дворянства Александр Павлович Скорупа.
Конечно, во Мглине Голынский никому, даже французам, не рассказывал о недавних своих угрозах России. Напротив, он говорил всем и каждому, что «был предан императору Александру и четверо его сыновей служили в гвардии», не уточняя, правда, в чьей гвардии. Основанием же для жалоб служили поляку не столько его мнимые «верноподданнические настроения», сколько изданный в декабре 1812 г. манифест русского императора о том, что в Могилёвской губернии «все вообще жители, даже и те, которые имели кривые поступки, прощаются, то и не вправе уже никто делать каких-нибудь изысканий над подпавшими по легкомыслию в поступок».
Таким вот курьёзом закончились осенние страхи 1812 года в Брянске.
Ад для солдат Бонапарта
А что же незваные гости? Зиму 1812–1813 годов в Брянском крае существовала угроза от банд отколовшихся от французских войск мародёров. Шайки эти бродили по брянским лесам и могли оказаться где угодно. Для отпора этой публике Кутузов 21 ноября распорядился разместить в Брянске и Карачеве гарнизоны — по одному пешему полку Тульского ополчения на город.
А ещё по брянским лесам брели под конвоем ополченцев всю осень и зиму пленные многоязыкой наполеоновской армии, и это было поистине печальное зрелище.
Капитан Демьян Де-ля-Флиз, военный медик 2-го гренадерского полка Императорской французской гвардии, был взят в плен в сражении под Красным 18 ноября 1812 г. Колонна пленных, в которой он находился, направлялась через Рославль и Рудню во Мглин. Капитан так описал свой путь: «Офицеров посадили в сани. Пройдя несколько вёрст, пришли к деревне, и глазам нашим представилось жалостное зрелище толпы пленных французских солдат, которых окружали до тридцати казаков (ополченцев) … Пленных было слишком триста человек всяких полков и всякого оружия. Всё это было измучено, истощено; многие едва держались на ногах, другие опирались на костыли. Им раздали немного сухарей из грубого ржаного хлеба. Казаки тормошили их безжалостно и по временам били их кнутом без всякой причины. <…>Поехали далее и были свидетелями умерщвления многих наших солдат; только нас, офицеров, не трогали… Среди ночи пришли в большое село. Нашим бедным солдатам велено было оставаться ночевать в поле, где и разведён был огонь. <…> 3-го декабря мороз усилился. Отправились в дорогу довольно рано. В этот день ожидало нас печальное зрелище: большое число трупов наших товарищей валялось на дороге; из чего мы заключили, что перед нами следовали ещё колонны пленных. На каждой версте лежало или по одному, или по несколько трупов. Одни были обнажены, другие покрыты лохмотьями мундиров. Около этих трупов возились собаки, и, когда мы проходили мимо, они бросались на нас с лаем, как бы грозя истерзать нас, если мы тронем их добычу. Мы насчитали до пятидесяти тел по всей дороге. <…> Пройдя несколько лесов, пришли к Мглину».
Из находившихся в партии-де Ла-Флиза 326 пленных до Мглина дошло 130. И хотя Мглин-де Ла-Флизу не понравился: «Мглин, хотя и уездный город, однако, так плохо обстроен, что скорее походит на деревню», но французам здесь выдали добротную тёплую одежду, жалование за год, а когда «дети из простого народа» стали дразнить пленных: «Француз-капут», городничий велел наказать этих ребят. Когда же пришла пора в 1814 г. французам ехать домой, пленным офицерам выдали от имени русского императора по 300 рублей на дорогу.
Надо сказать, что французы, в свою очередь, обходились с русскими пленными очень жестоко, не делая различий между офицерами, чиновниками и солдатами. Предельно откровенно описал свой путь от Москвы до Парижа в колонне пленных почепский уроженец подпоручик Василий Перовский.
Пленные французы гибли той же зимой и по дороге из Рославля в Брянск — иногда по 13 человек за ночь. У западной окраины Брянска было достаточно французских трупов, которые по весне городничий распорядился зарыть в Любажском логу. По Брянску такого рода статистика не найдена, а вот в Рославле с 6 ноября 1812 г. по 20 апреля 1813-го было сожжено 3 500 и зарыто 1500 человеческих трупов. Немногим меньше по Рославльскому уезду. Это и был тот ад, который напророчил Наполеону в 1807 году безвестный севский семинарист