Как имения дворян Голынских были разграблены графами Николаем и Петром Гудовичами

Кто такой Иван (Ян) Голынский?

Ян (иван) Голынский (Jan Holynski) родился в 1746 г. Маршалок шляхты (предводитель дворянства) Климовичского повета Мстиславльского воеводства в 1772-1775 гг.

В 1778 г. при образовании Могилевской губернии Мстиславль, Климовичи и Могилев посетил Гавриил Добрынин, оставивший воспоминания о встрече с Голынским:

[В 1778 г. ] во Мстиславле угощаемы были мы и вся, какая была из дворян публика, знатнейшим тамошним помещиком, войским Иваном Голынским. Он с братом имел тогда около 4000 душ…А губернатор или генерал-губернатор, – приметно было из его слов – должны зависеть от его повелений… В городе Климовичах угощены были тем же Голынским и тем же порядком, понеже он был и климовецкий помещик

[Истинное повествование или Жизнь Гавриилы Добрынина им самим писанная в Могилеве и в Витебске. 1752-1823. // Русская старина. – Август 1871 г. – СПб., 1871. – С. 105].

В 1781 г. Голынский упоминается как надворный советник, а в 1787 г. – как статский советник, предводитель дворянства Могилевского наместничества в 1781-1789 гг. Кавалер польского ордена Святого Станислава в 1789 г.

В январе 1787 г. при проезде императрицы Екатерины II через Могилевское наместничество Голынский встретил ее на границе со Смоленским наместничеством, преподнес поздравления от лица дворянства губернии и сопровождал по территории губернии до границы с Черниговским наместничеством.

В 1787 г. Голынский приобрел за 900 000 флоринов (злотых польских) у князя г. А.Потемкина-Таврического Кричевское староство (графство).

О хозяйственной деятельности Голынского после покупки Кричева свидельствует некролог, составленный А. Суходольским и опубликованный в 1817 г. в газете «Русский инвалид»:

Голынский получил от предков пространное имение, но не был доволен доходами земли и сие заставило его заняться наблюдениями над земледелием в тех местах, где оно достигло большого совершенства. Прославленное Лифляндское хозяйство привлекло его внимание; обогащенный в сей стране приобретенными познаниями, он возвратился обогатить сограждан в свои поместья, в которых дал новое направление хлебопашеству, распространил скотоводство, образовал винокурение. Нечаянный и благоприятный случай споспешествовал видам его в усовершенствовании сельского хозяйства. Князь Потемкин-Таврический продал за малую цену Высочайше пожалованное ему в Белоруссии Кричевское имение. Господин Голынский не подражая безрассудной алчности богачей, которые хотят обладать всем одни, разделил сие приобретение с 33 помещиками, то есть соображаясь с состоянием, желанием и видами своих соседей, он давал от 25 и до 2000 душ каждому из них по собственной цене или с малозначащею прибавкою, некоторым в долг, а всем с переводом выгоднейшего в 20-летний банк платежа…

Основатель не упускал из виду ни ближайших, ни дальнейших соседей. Одним дарил строевой лес, другим – готовые дома; одним помогал советами, другим – самими деньгами; одним позволял заводить, другим сам устроил винокуренные заводы… Разводя в деревнях скот лучшей породы, он раздавал его всем, чтобы они развели у себя. Заметив, что помещики с изобилия пшеницы принуждены продавать ее по 7 рублей за четверть с отдаленной доставкой, он оказал обществу новую услугу, объявив, что платит для отправления по 12-ти рублей за четверть пшеницы на месте…

Белорусские помещики принуждаемы были продавать за малую цену Шмельцугу, Ардаш, Ванчос и прочим. Он обратил их к Рижскому порту; а именно, принимая на себя все труды и самые издержки их перевозки и продажи, возвращал каждому деньги…Притом сии расходы платились не деньгами, но по большей части солью, которую он на собственных его байдаках доставлял за сходную цену из Кременчуга…

1000 подвод всю зиму поставляли к берегу реки плоды землепашца и лесные изделия, обременя Сож, Двину и Днепр. Рига, Киев, Кременчуг и Херсон имели белорусские произведения и обогащали Белоруссию разными им принадлежащими потребностями и наличными деньгами, коих кругообращение сделалось удобнее так, что не трудно было полмиллиона в течение 20 лет взнесть во вспомогательный Банк, уплатить казенные подати и удовлетворить земским повинностям…

По статистическим исчислениям Белорусско-Могилевской губернии во время присоединения ее от Польши к России сеяно озимого хлеба 180 000 четвертей, а ныне сеют 594 850 четвертей… лошадей и скота… первых увеличилось вдвое, а последних в пять раз…

[Суходольский А. Биография Ивана Осиповича Голынского // Русский инвалид – No 232. – СПб., 05.10.1817. – С. 930-931].

В 1795 г. Яна Голынского в его имении посетил Ян Дуклан Охоцкий, оставивший об этом воспоминания:

Дорога и пребывание в Смоленске

Переночевав в Кричеве, мы все еще были в нерешимости: продолжать ли путь наш, или заехать в Холоблин… В это время явились лошади из Холоблина для моего экипажа и письма ко мне и к Подольскому, приглашавшие нас посетить Голынских. В Холоблине мы застали человек пятнадцать родственников, съехавшихся встретить ротмистра, возвратившегося из путешествия. Дом был барский; везде были видны признаки богатства: надворная музыка, великолепный прием и т.п. Отец Викентия Голынского, старик лет шестидесяти, витебский губернский маршал, был человек очень милый и достойный уважения. Мать, имевшая лет пятьдесят, еще сохраняла следы замечательной красоты, пощаженной даже временем. Принимали меня пышно, даже с какою-то торжественностью; за обедом принудили сесть на первое место, а после обеда, под предлогом выкурить трубку, повели в кабинет старика маршала. Остальное общество с madame Голынской и моим капитаном в это время отправились на прогулку…

Обратный путь

Первою моею обязанностью было посетить Голынских и поблагодарить их за облегчения в моей судьбе, происшедшие, без сомнения, по их влиянию и хлопотам. Маршала Голынского и его жену Варвару я застал в Витебске и оттуда с ними вместе все мы поехали, в Холоблин. Голынские приняли меня как своего родного. Их сердце могло только объяснить им что я чувствовал. На третий день были именины самой Голынской – Варвары; гостей собралось до двухсот человек, и все помещики Беларуси, с которыми я здесь познакомился, отнеслись ко мне с чрезвычайным дружеством. Целых семь дней пришлось прожить в Холоблине; мне было трудно оставить их, и им очевидно не хотелось со мною расставаться. На седьмой день с вечера я простился с хозяевами и плакал, такую глубокую благодарность я чувствовал к этому семейству. Они тоже простились со мною с волнением. На утро, очень рано, я хотел уехать. Прихожу в свою комнату и застаю: два пакета и, кроме того, еще медвежью шубу, куртку зеленую, подшитую смушками, бумажник с двумя тысячами рублей ассигнациями…

[Рассказы о польской старине. Записки XVIII века Яна Дуклана Охоцкого. – СПб., 1874. – С. 7-8, 12-13].

В 1797 г. Голынский был депутатом делегации от дворянства Могилевской губернии на коронации Павла I.

Срочно посланный на месте выяснить «кривые в управлении толки», М.Философов (военный губернатор и управляющий Псковской и Смоленской губерний) 22 февраля (1797 г.) написал белорусскому вице-губернатору И.Захарову, что среди минской шляхты им «никаких ни предприятий, ни умыслов против царя или в бунте во отложении от престола не открыто», а подмечены только «буйные замыслы о возстановлении польских прав избранным делегации депутатам и не изстребивших еще польские свои обычаи». Он предложил Захарову изыскать подобные настроения на выборах депутатов от белорусских дворян. Такие выборы состоялись 21 февраля с избранием на коронацию в Москву (5 марта 1797 г.) могилевского губернского предводителя Ивана Цехановецкого, камергера Игнатия Жуковского, надворных советников Ивана Голынского и Ивана Комара. По выданной Захаровым подорожной они уже выправились в дорогу, но тут же были задержаны для выяснения, «нет ли тут какой личности», и этапированы в секретную экспедицию Сената. 24 февраля 1797 г. Захаров пишет царю, что арестанты не собирались «противостоять самодержавной власти или посягнуть к составлению заговора на отклонение от престола», но выказывают «и по сие время сильную приверженность к бывшей республике польской, доказывая то скрытным желанием возстановления во всем пространстве законов..., лично дворянству наданных, ибо и доныне, когда уже нет ни короля, ни королевства, не оставляют они титулов и чинов, им от двора польскаго дарованных или за деньги купленных», как-то чашников, подстолиев, шембелянов, хорунжих, мечников, генералов, старост, мостовничих. Захарова удивлял их тщеславный фетишизм и то, что «не могут они душевно прилепиться к державе, где водворяется тишина и спокойствие». Только 15 марта 1797 г. царь велел освободить арестантов под обещание не говорить, где они находились, и передал Захарову, что не взятые на российскую службу чиновники «с польскими титулами... ничем другим титуловаться не могут», а беспокойство о их сильной приверженности прежней польской республике «не так достаточны» и преувеличены

[Анищенко Е.К. Евреи Белорусской губернии. Исторический очерк и документы. – Минск, 2002. – С. 9].

В марте 1798 г. Голынский построил корчму у стен Черикова, чем вызвал возмущение винного откупщика Давида Абрамовича, который вместе с головой города пожаловался на подрыв своего промысла:

Голынский в оправдание сослался на именной указ о сохранении в силе Литовского статута, который покидал помещикам полную власть и свободу действий

[Анищенко Е.К. Евреи Белорусской губернии. Исторический очерк и документы. – Минск, 2002. – С. 20].

О том, что Голынский был хозяином винокуренных заводов и занимался торговлей спиртным так же упоминает и Добрынин, сообщавший, что в Могилеве, в доме Голынского производилось опечатывание бутылок с водкой.

Помимо земель Кричевского староства Голынский являлся арендатором казенного Кашанского староства Чериковского уезда. В 1798 г. и 1802 г. крестьяне села Кашаны подавали в Чериковский суд жалобы на Голынского. Жалобы эти судом не были рассмотрены, что привело к открытому неповиновению крестьян, отказавшихся 19 апреля 1804 г. работать на арендатора. 2 мая 1804 г. в Кашаны прибыла губернская комиссия, по результатам деятельности которой в августе 1804 г. Могилевский губернский суд вынес решение поступить с зачинщиками возмущения по всей строгости закона, что и было исполнено 30 августа 1804 г.: двоих крестьян из зачинщиков по наказании 20 ударами кнутом, сослали в Нерчинск, троих – по наказании 20 ударами кнутом, оставили на прежнем месте; а семерых крестьян, отказавшихся повиноваться, наказали плетьми от 1 до 20 ударов

[Белоруссия в эпоху феодализма. – Минск, 1979. – Т. 4. – С. 185-188].

31 августа 1804 г. Депутатское собрание Могилевской губернии признало его право на потомственное дворянство и внесение в VI часть родословной книги Могилевской губернии. В 1804 г. за ним и его братом Михаилом числилось более 16 000 душ крепостных.

В 1810 г. Ян Голынский упоминается как 64-летний Мстиславльский войский, статский советник ордена Святого Станислава кавалер, владелец парусиновой, кожевенной, медноделательной фабрик в Кричеве, за Голынским числилось 62583 десятины земли, 1811 дворов, 6435 душ крестьян, 1 душа шляхты в уездах Чериковском, Мстиславльском и Климовичском. Помимо упомянутых выше фабрик Голынский был владельцем и конного завода:

Отчет Могилевского губернатора за 1804 г.

В Могилевской губернии порода лошадей нехороша и покупают большей частью из Малороссии, ныне же многие помещики заводить стали конские заводы. Превосходнейшие из них у генерал-майора гр. Толстого, адмирала Чичагова и ст.сов. Голынского: из некоторых сих заводов поступают уже в продажу и породы весьма хорошей

[РГИА, ф. 1281, оп. 11, д. 79].

Всею таковою промышленностью обязана Могилевская губерния по большей части благоразумыным хозяйственным примерам покойного господина статского советника Ивана Осиповича Голынского

[Суходольский А. Биография Ивана Осиповича Голынского // Русский инвалид – No 232. – СПб., 05.10.1817. – С. 931].

В ноябре-декабре 1812 г. после отступления французских войск из России и занятии территории Могилевской губернии русскими войсками имения, фабрики и заводы Голынских были разграблены графами Николаем и Петром Гудовичами, возглавлявшими Малороссийское ополчение. Об этом свидельствует следующие документы.

Переписка Барклая-де-Толли с императором Александром I

Князь Барклай-де-Толли – императору Александру. 12 февраля 1816 г. Могилев-Белорусский.

Всемилостивеший Государь! Удостоясь получить Высочайшее Вашего Императорского Величества повеление в рескрипте ко мне от 26-го истекшего января, по делу о притеснениях и грабежах, причиненных дворянству Могилевской губернии в исходе 1812 года ополчением Малороссийским…В отношении к Гудовичам, что с первым шагом вступления в Белоруссию, оба они совершенно уклонились от прямой цели и обязанности своей…Не подвержено так же никакому сомнению и то, что слабость до крайней меры командовавшего ополчением генерал-лейтенанта графа Гудовича, беспечность его и неспособность давать собою хорошие примеры и обуздывать своевольства строгостию, было следствием, что ополчение поступками своими сходствовало более с ордою татар прежнего времени, нежели с порядочно образованным войском. Брат генерал-лейтенанта, действительный статский советник Петр Гудович, вместо того, чтобы на посту дежурного генерала способствовать и наклонять командующего к удержанию ополчения от беспорядков, первый пользовался его слабостию и, как дело доказывает и как приватные осведомления удостоверяют, имел точно непростительное посягательство на присвоение в свою пользу вещей разграбленных и подарков вынужденных.

В отношении к жалобам могилевского дворянства…Важнейшие претензии и жалобы возникли от дворян Голынских – от фамилии, которая поведением своим во время нашествия неприятеля гласным образом показывала сильное недоброжелательство к нам и особенную приверженность к неприятелю и которая, так сказать, влекла по следам за собою прочее дворянство и мелкую шляхту…Что касается до графов Гудовичей, я мыслю по совести, что с них, а более с Петра Гудовича надлежало бы взыскать примерно…

[Дубровин Н. Письма главнейших деятелей в царствование Александра I (c 1807-1829 год). – СПб., 1883. – С. 168-170]

Мемуары доктора Де-ла-Флиза

В это время, в одно утро, подъезжает к предводителю [дворянства Мглинского уезда господину Скорупе] в карете шестернею пожилой поляк, по фамилии Голынский, одетый в свой национальный костюм. Как мне рассказывали после, он приезжал благодарить предводителя за донесение, сделанное этим императору Александру о том, что через уездный город, находящийся в его ведении, и мимо его дома провозили награбленное казаками, по приказанию графа Петра Гудовича, в имении Голынского всякого рода имущество. Я расскажу этот случай так, как передавали его мне.

В ноябрe месяце 1812 г. графу Николаю Гудовичу поручено было набрать до 40 000 людей в ополчение в имениях помещиков Черниговской губернии и назначить офицерами в этот корпус нескольких дворян. В то время употреблялись всевозможные способы для отражения французов, и всякий, по желанию, мог вступить в партизаны. Таким образом, брат Николая Гудовича, генерал-майор Петр Гудович, вызвался быть его помощником и назвал себя дежурным генералом… Но едва младший Гудович вступил с войском своим в Литву, как начал грабить польских помещиков, обирая их дочиста и отправляя награбленное в свое имение, лежавшее за Мглином. Тут было все: оружие, серебро, мебель, экипажи, съестные припасы, водка, стада, заводские лошади, полотна и сукна фабричные и т.д. Между прочим, похищена была дорогая, украшенная бриллиантами сабля в десять тысяч рублей, дар Петра Великого деду Голынского, под предлогом, что она может послужить оружием против русских. Офицеры ополчения не отставали от своего начальника и также бессовестно грабили на свою руку.

Господин Голынский исчислил предводителю все свои потери; предлогом этого грабежа служило намерение не оставлять ничего в добычу французам и помешать полякам в подании помощи неприятелю; но ведь Голынский был предан императору Александру и четверо его сыновей служили в гвардии; наконец, весь его образ действия в трудном положении, в котором находились поляки, угрожаемые и французами и русскими, не обнаружил и тени измены с его стороны. Как бы ни было, в настоящих обстоятельствах для Голынского важно было свидетельство графа Гудовича, что в поместьях его не было сделано никаких приготовлений для приема французов. Но граф отнекивался, не давал свидетельства, по крайней мере, по известной жадности своей; согласился дать его только с одним условием, чтобы Голынский отдал ему десять пудов своего серебра. Гудович воображал, что Голынский станет просить уступки и очень удивился, когда тот согласился на условие, не сделав ни одного возражения. Бумага была подписана и серебро доставлено. Но когда при взвешивании серебра оказался недостаток в несколько фунтов, которые граф требовал пополнить, то Голынский заплатил деньгами ценность недостающего. Все это происходило в имении Голынского, в его доме, которым граф завладел. Наконец, граф уехал, а Голынский со свидетельством отправился в другое свое имение. Тут он заметил, что в свидетельстве недоставало какой-то формальности. Предвидя, что граф и эту даром не выполнит, он надел на палец дорогой перстень в пять тысяч рублей, сел на лошадь и поскакал к графу. Из опасения какой-нибудь новой плутни, Голынский, не слезая с лошади, просил вызвать графа на балкон, но граф, как и ожидал того Голынский, не согласился исправить свидетельство. Тогда Голынский обещал подарить ему перстень, если он исполнит его просьбу. Граф взял бумагу, а когда вернулся с нею, не хотел давать ее Голынскому, прежде нежели тот не вручит ему перстня; наконец, оба обменялись тем, что держали в руках. Голынский отъехал на некоторое расстояние, потом стал и громко закричал Гудовичу: «Прощай, граф, теперь ты в моих руках: через эту бумагу мне воротят все то, что ты у меня награбил». И затем он ускакал.

Господа Скорупа обошлись с Голынским с большим уважением: он пробыл у них целый день. По отъезде его, предводитель, рассказав мне как дело было, прибавил: «Трудно поверить, что этот граф, который низостями своими бесчестит русское дворянство, что этот человек принадлежит к достойнейшей фамилии, члены которой служили государству с отличием и преданностью. У него пять братьев. Старший был генерал-адьютантом при особе Петра III, и был чрезвычайно ему предан; другой, фельдмаршал, победитель при Анапе; третий, генераллейтенант, живет в отставке в нашем уезде, мы уважаем его глубоко за честный и прямой его характер; четвертый тот, что в Могилеве, без ведома которого брат его поступил так бессовестно с Голынским. Но он будет строго наказан. Говорят, будто император Александр сказал, что он заслуживает виселицы; он будет разжалован: из имения его будет выплачено все награбленное у Голынского, а остальное перейдет к братьям его»

[Поход Великой армии в Россию в 1812 г. Записки Де-ла-Флиза. // Русская старина. – Т. 73. – СПб., 1892. – С. 578-580, 592].

Они говорили мне, что мы едем в село Ивановку, имение графа Петра Гудовича, где находился большой господский дом. В этом самом доме нас приняла полная, красивая немка, женщина, которую граф содержал и сделал хозяйкою дома… Вскоре по входе нашем, раздалась музыка. Нам подали чай на серебряном сервизе. Я обратил внимание на лежавший перед нами большой серебряный поднос с гербом, изображавшим три стрелы и над ними корону. Это не был герб семейства Гудович, так как их герб: разрушенная крепость и литера А (т.е. Анапа), был мне знаком. Я спросил графиню, что значат эти стрелы, на что она отвечала мне вполголоса и с видимым отвращением, что это герб семейства Голынских, того, что Петр Гудович ограбил во время своей экспедиции в Польшу

[Поход Великой армии в Россию в 1812 г. Записки Де-ла-Флиза. // Русская старина. – Т. 73. – СПб., 1892. – С. 578-580, 592].

Материалы судебных актов дела графов Николая и Петра Гудовичей

Наиболее интересным из дел по притеснению жителей было дело братьев графов Гудовичей, с которым, в виду его большого бытового интереса, познакомим читателей несколько подробнее, придерживаясь изложения судебных актов. Командовавший в 1812 г. малороссийским ополчением (60 тыс. челов.), ген.-лейт.граф Николай, бывший при нем дежурным генералом, действит. стат. советник гр. Петр Гудовичи, по высочайшему повелению, последовавшему в феврале 1816 г., вследствие представления комитета министров, были преданы военному суду по жалобам обывателей Могилевской губ., за «причиненные им оными графами Гудовичами и упомянутым ополчением обиды, грабежи и разорения». Судом были установлены следующие факты: граф Николай Гудович, командуя ополчением, по распоряжению Кутузова, 3 ноября 1812 г. вступил в Белоруссию и расположил свой штаб в местечке Хотимск, принадлежавшем помещику Ивану Голынскому, где и пробыл по декабрь того же года…

После всемилостевейшего прощения, вспоследовавшего могилевским помещикам и обывателям в декабре 18l2 г., они послали на Гудовичей 122 жалобы, обвиняя графов в заборе из домов и фольварков вещей, лошадей, скота, винокуренных кубов, котлов и в вымогательстве графом Петром Гудовичем в подарок себе денег и дорогих вещей…

Весьма определенные показания дали также и свидетели. Так, смоленский помещик подпоручик Храповицкий и дворовый его человек Алексеев показали, что в местечке Хотимск, в квартире гр. Гудовичей, видели они домовые вещи Голынских, в том числе «географические книги, два глобуса и два фонаря, из коих один, равно и письменный стол, купил Храповицкий у камердинера гр. Гудовича». Коллежский советник Осмоловский и климовичский земской исправник Стеткевич видели в квартире гр. Петра Гудовича фортепиано и разные вещи, принадлежавшие Голынским; при Осмоловском из Хотимска были отправлены в село гр. Гудовичей Ивойтенки кожи, медные деньги, сундуки и столовое белье Голынских. Туда же и в другое село Гудовичей Петровку были перевезены из имения Голынских Гудовичскими крестьянами и казаками ополчения кубы, трубы и разные вещи, также проведены лошади и прогонен скот. Главный управитель имения Петра Гудовича поручик Рышляков подтвердил, что на заводе Гудовича переделывались кубы, котлы и трубы, похищенные у Голынских…

Военный суд, рассматривавший первоначальное производство, постановил весьма снисходительную сентенцию (приговор): «Графа Николая Гудовича, как не изобличенного ни по одной жалобе, чтобы он воспользовался чем из ограбленного, оставить от суда свободным; а по претензиям на графа Петра Гудовича, на коего упадают только одни подозрения без законного доказательства, предать дело воле Божьей».

Наиболее строгим явилось всеподданейшее заключение аудиториатского департамента (21 июля 1822 г.), который признал: «графа Петра Гудовича, яко уличенного в объявленных на него преступлениях собственноручною его запискою и показаниями посторонних людей, кои не могут быть подвержены никакому сомнению, лиша всех чинов, графского и дворянского достоинства, сослать в Сибирь на поселение; а за признанные главнокомандующим 1-ю apмиею, в числе доказанных, претензии… всю исчисленную сумму 142.010 р. 35 к. взыскать, во удовлетворение обиженных, с имения его, Петра Гудовича...»

6 сентября 1825 г. на докладе ген.-аудитората последовала собственноручная резолюция императора Александра

I: «Быть по сему, избавляя Гудовича от ссылки в Сибирь»

[Вишняков Н.П. Ликвидация войны. // Дживилегов А.К. Отечественная война и русское общество. – Т. 7. – М., 1912. – C. 146-150].

По материалам сайта http://www.russian-family.ru/06-rodoslovnoe-drevo-golynskih-holynscy-gerba-klyamry-klamry.html

Родословное древо Голынских (Holynscy) герба Клямры (Klamry).