ГРИГОРИЙ АНДРЕЕВИЧ ЛИШИН

«Чайковского или Лишина» - что за странное сочетание имён! Великое, всемирно популярное и – ныне практически забытое. Хочется вспомнить из А.И. Куприна, Киевские типы: «Будущая Патти»: «Манечка вызывается к пианино, но она не в духе, она боится злоупотреблять голосом – ей запретил её профессор петь по вечерам. Наконец, уступая тайному чувству честолюбия, она, как будто бы нехотя, соглашается и поёт что-нибудь из Чайковского или Лишина». Между тем в 1895г., когда Куприн писал эти строки, имя Лишина отнюдь не нуждалось в комментариях: его стихи, переводы, романсы, оперы, мелодекламации, дирижёрская и критическая деятельность были известны каждому российскому любителю музыки. По словам критика М.М. Иванова, он «… редкая по даровитости и художественности натура, разбрасывающаяся как большинство русских талантов и поэтому не достигшая цели, не сделавшая того, что все были вправе ожидать от неё». Обладая живым, нетерпеливым нравом, Лишин действительно не мог подолгу сосредоточиваться ни на одном из своих многочисленных увлечений, однако же, в каждом из них оставил заметный след. Для реконструкции его творческого пути были рассмотрены многочисленные рукописные материалы и публикации газет и журналов XIX века. Все даты приводятся по старому стилю.

Все представители рода Лишиных связывали свою судьбу с военным и гражданским государственным поприщем.

Младший сын Лишиных, Григорий, родился 23 апреля 1854г. В метрической книге Симеоновской, что при Строительном училище церкви, под №4 показано: «Строительного училища директора, генерал-майора А.Ф. Лишина и законной жены его Констанции Ивановны, обоих православного исповедания, от первого их брака, сын Григорий родился 23 апреля, а крещён 7 мая 1854г. Восприемниками были: Его Императорское Величество Государь Николай Павлович, а от купели воспринимал Тайный Советник Александр Никифорович Скребицкий и жена инженер полковника Таубе Елизавета Ивановна».

Как поздний ребёнок и ввиду слабого здоровья, Григорий не посещал гимназию и несколько лет обучался дома; по этой же причине о военной службе его речь не шла. Особое внимание в его образовании отводилось иностранным языкам: французским и итальянским он с малых лет владел в совершенстве, хорошо знал и немецкий и умилял гостей прочувствованной декламацией на языке оригинала отрывков из сочинений иностранных авторов. С музыкой Григория познакомила мать; затем он был передан заботам других петербургских педагогов.

В 1867г. Лишин поступил в петербургское Училище Правоведения. Как известно, культурная жизнь этого учебного заведения была весьма разнообразной. Стараниями попечителя, принца П.Г. Ольденбургского, воспитанники имели возможность продолжать занятия на музыкальных инструментах, которыми владели до поступления в Училище, и осваивать новые. Их регулярно приглашали на изысканные представления во дворец принца и в Итальянскую оперу, привлекали к участию в хоре. Не случайно такие выпускники как Серов, Стасов, Чайковский, без особой симпатии, изучавшие собственно юридические дисциплины, смогли развить здесь именно музыкальные склонности. И Лишин, продолжая совершенствоваться в игре на фортепьяно у прославленного немецкого виртуоза А. Гензельта, освоил за годы учёбы альтгорн и корвет, а гармонией и композицией занимался с консерваторским педагогом Н.Ф. Соловьёвым. Последний, правда, имел не самую хорошую репутацию в музыкальных кругах, но к занятиям с Лишиным относился добросовестно и как-то раз, расчувствовавшись, даже изрёк: «Если бы ты знал, хотя бы половину моего, то был бы во сто раз больше меня». Сам же Григорий с первой встречи и навсегда был ослеплён личностью Соловьёва и поверял ему все свои чаяния. Постепенно Григорий набирал музыкантский профессионализм. Серьёзную будущность юному правоведу предсказал А.С. Даргомыжский, услышавший как, на одном из любительских вечеров он исполнял фортепианную сонату Л. Маурера. А в доме директора консерватории М.П. Азанчевского 15-летнему Грише довелось познакомиться с П.И. Чайковским (впрочем, тогда ещё мало кому известным начинающим композитором). В его присутствии Лишин импровизировал на фортепиано, бойко проаккомпанировал с листа Л. Ауэру в скрипичном переложении одного из «Венгерских танцев» Брамса и вызвал всеобщие улыбки, отстаивая «огромный талант» Оффенбаха и Лекока. Он действительно очень увлекался опереттой: часто посещал спектакли с участием прославленной французской опереточной певицей Анной Жюдик (1850-1911), подружился с «королём куплетистов» Ипполитом Ивановичем Монаховым (1841-1877) актёром Александрийского театра.

Весной 1875г. в звании коллежского секретаря Григорий окончил Училище Правоведения и получил назначение в харьковский Окружной суд. Между тем к этому времени он был уже вполне сложившимся музыкантом. В композиторском багаже имелся клавир комической оперы «Граф Нулин», сатирические куплеты, популяризируемые Монаховым, романсы, исполнявшиеся другим его приятелем – видным оперным певцом Б.Б. Корсовым, а игра Лишина на фортепиано, хотя и не только виртуозная в полном смысле, отличалось большой законченностью и техникой. Стоит ли удивляться, что по прибытии в Харьков он устроился, отнюдь не в суд, а вторым капельмейстером в местную оперную труппу.

Так началась его музыкальная карьера. За период с октября 1875 по февраль 1876 гг. он успел продирижировать операми «Жизнь за царя» М.И. Глинки, «Русалка» А.С. Даргомыжского, «Волшебный стрелок» К. Вебера, «Фауст» Ш. Гуно, «Гугеноты» Д. Мейербера. Бьющая через край энергия, предприимчивость, абсолютная уверенность в том, что он нравственно обязан служить обществу своим дарованием, привели Лишина к идее организации странствующей, или как сам он её называл, «летучей» оперной труппы. В качестве аккомпаниатора и дирижёра он в течение двух лет объезжал с ней провинциальные города России: Белгород, Курск, Орёл, Самару, Оренбург, Саратов, Тверь, Вольск, Рославль, Пензу, Казань. Оперы действительно шли в сопровождении фортепиано и в сильно сокращённом виде, над, чем вовсю потешалась петербургская и московская критика (в отличие от провинциальной). Защищаясь от нападок столичного рецензента А. Грешного (А.З. Бураковский), Нивлянский (Лишин) отвечал: «Когда во многих городах будут музыкальные общества, оркестры, можно будет давать представления и более полные – пока же и такое воспроизведение Глинки и Даргомыжского, во всяком случае, приятнее, и, главное, полезнее, буквально тлетворной пропаганды куплетов и романсов самого последнего разбора, наводняющих программы наших провинциальных концертов».

Помимо обычных спектаклей труппа Лишина давала множество благотворительных концертов. Из Рославля, например, сообщали: «Молодой петербургский музыкант, г-н Лишин, устроив концерт в нашем клубе, весь сбор, довольно значительный, предоставил в распоряжение местного отделения «Красного Креста». Рославльское общество давно уже не проводило такого приятного и оживлённого вечера и самым тёплым приёмом отблагодарило г. Лишина за его артистически-благотворительную деятельность». Вероятно, именно из-за активной благотворительности антреприза не принесла Лишину никакого материального успеха; в Петербург после двух сверхнапряжённых сезонов он вернулся в 1878 г. практически без средств. Пришлось устраиваться на службу: написав в стихах и снабдив музыкальным сопровождением прошение на имя Министра Двора, графа А.В. Адлерберга, он устроился в Отдел иностранной цензуры при Главном управлении по делам печати. В его обязанности входил обзор поступающих на ревизию книг на иностранных языках и выдача заключения о целесообразности их перевода и публикации. Прослужив два года, Лишин вышел в отставку и полностью посвятил себя музыке. Начался последний период жизни. За эти 8 лет, словно предчувствуя скорую кончину, он буквально сжигал себя разнообразнейшими занятиями:

При этом практически везде Лишин проявил себя ярко, эмоционально, талантливо. Так аккомпаниатором, по словам видного актёра Александринки В.Н. Давыдова, «он был просто гениальным! Он улавливал и предугадывал каждое движение артиста, помогал ему, учитывал все недостатки голоса, фразировки, умел выручить в нежданной беде». Не случайно с просьбой о совместных концертах к Лишину обращались самые известные вокалисты: он выступал с солисткой Мариинского театра А.Г. Меньшовой, виднейшими солистами петербургской Итальянской оперы Э. Тамберлинком, К. Нантье-Дидье. Но зато в критической деятельности Лишин зарекомендовал себя полнейшим ретроградом. В.В. Ястребцев (1866-1934) (неоднократно упоминающий в своих «Воспоминаниях» о своём друге Лишине) объясняет этот факт противоречивыми чертами его характера. Лишин «втайне чрезвычайно восхищался и «Ратклифом» Кюи, и «Русланом», и «Лоэнгрином», и Девятой симфонией Бетховена, и «Гибелью Фауста» Берлиоза, и даже музыкою Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова, которых, тем не менее, чаще всего ругал в своих газетных статьях благодаря крайнему ослеплению личностью мелочно-себялюбивого и завистливого Соловьёва и своей собственной, доходящей до невероятия, бесхарактерности».

В широкий круг общения Лишина были вовлечены очень известные представители музыкального и артистического мира. Трудно объяснить, для чего он пытался сблизиться с Чайковским - хотел ли, понимая слабость своих композиторских опытов, попросить совета у высоко им ценимого композитора. Искренне ли надеялся услышать лестный отзыв, а, может быть, даже дерзко набивался на дружбу, полагая, что упомянутого беглого знакомства у Азанчевского и одинаковой «правоведческой» юности для этого достаточно? Как бы то ни было, на великий пост 1876 г., когда на все спектакли налагался запрет, он оставил свою «летучую» труппу и прибыл в Москву. Чайковский в письме к брату Анатолию от 17 марта 1876 года с раздражением писал: «Я знаю целую массу людей, которые рассчитывают на то, что я буду в то время не занят в Консерватории, и хотят меня немножко эксплуатировать, в том числе, например Лишин, который объявил мне, что на Страстной неделе он нарочно приедет в Москву, чтобы поближе познакомиться, а также познакомить меня со своими творениями». Спустя полтора месяца, 29 апреля 1876 г., он с ещё большим негодованием сообщал брату Модесту: «Здесь в Москве проживает теперь временно известный тебе Лишин. Недавно он играл мне свою оперу «Граф Нулин». Боже! Какая это мерзость. И если б ты знал, как вообще этот господин мне противен с своей дилетантскою самоуверенностью, дешёвым остроумием и бесцеремонностью обращения». Раздражение Чайковского понять несложно: здесь и крайне критичное его отношение ко всякого рода непрофессионализму (Лишина он считал бездарным выскочкой), и неинтересный для Чайковского жанр комической оперы, и обида. Хорошо сознавая несопоставимость своего и лишинского творческого потенциала, он не мог не досадовать, как легко пришла к 20-летнему юнцу столичная и провинциальная известность. Даже спустя 10 лет после этой встречи, отвечая на вопросы директора московских Императорских театров В.П. Погожева относительно биографии, он пишет: «Не принадлежа ни к какой музыкальной партии и не имея близких друзей среди рецензентов и редакторов, я ездил втихомолочку и, в то время как петербургские газеты с шумом трубили о каждом романсе г. Лишина, спетом в Стерлитамаке или Богодухове, обо мне писали очень мало». И сам Погожев свидетельствовал: «Презрительно и с раздражением относился он так же к композиторам Галлеру и, в особенности, к Лишину. Последний был положительно пугалом Чайковского». Что же касается общего правоведческого прошлого, то как известно, Чайковский ценил его столь мало, что сочинив в 1885 г. «Правоведческую песню» и «Правоведческий марш» по случаю 50-летия Училища, отказался лично принять участие в торжествах, прокомментировав это весьма показательно: «Как я рад, что не поехал на юбилей! Уж одно то, что Лишин там блистал и выдавался, было бы мне равносильно пощёчине!».

В свете сказанного весьма удивительным представляется тот факт, что именно Лишину Чайковский позволил вторгнуться в своё творчество. В 1878 г., когда Корсов обратился к нему с просьбой о вставной арии Вязьминского в «Опричнике», Чайковский, ссылаясь на занятость и душевные переживания, отвечал: «Вот что я могу Вам предложить для того, чтобы всё уладить. Пусть Лишин сочинит музыку для этой арии. Я уверен, что он, так хорошо зная Вас, сумеет сделать именно то, что Вам нужно. Я даю Вам разрешение напечатать на афишах, что автором вставной арии является Лишин, если таково будет его желание». Ещё более неожиданно продолжение письма: «Если Лишин захочет сделать мне удовольствие и зайти ко мне, я буду очень рад». Известно, что Лишин действительно сочинил музыку и текст буйной «Застольной» песни. Долгое время названная ария считалась утерянной и лишь в 1986 году была найдена и опубликована. Намереваясь писать в 1881г. оперу по повести Д.В. Аверкиева «Ванька-ключник», он писал в письме к издателю П.И. Юргенсону: «Чувствую, что сам не смогу смастерить либретто как следует; мне нужна помощь. И вот пришла мне мысль просить Аверкиева самого написать либретто, а если он откажет поручи это Лишину, он сделает это очень скоро».

Черту во взаимоотношениях двух музыкантов подвела ранняя смерть Лишина, в связи с которой Чайковский писал В.Э. Направнику: «Читал ли ты, что бедный Лишин умер? По моему мнению, он был совершенно бездарен, и музыкальная его деятельность была мне очень несимпатична, но, Боже мой, до чего мне бывает жаль, когда умирает молодой человек? Кто знает, поживи ещё немножко, и бедный Лишин изменился бы к лучшему». А спустя 5 лет после этого письма в нескольких шагах от могилы Лишина появилась могила Чайковского.

Работая в Отделе иностранной цензуры и стремясь сблизить служебные интересы с личными, Лишин нашёл себя в переводах оперных либретто. Надо сказать, в 19-ом веке в этой области музыкального искусства царил полнейший хаос. В результате безграмотности переводчиков, рождались тексты с полнейшей нелепицей. Лишину принадлежит авторство примерно 50-ти работ. Число переведённых им романсов точно неопределенно, но составляет несколько десятков, так как не указывать в издании имя переводчика, тогда, считалось скорее нормой, чем исключением.

Поразительно, что первый перевод Лишина был издан в 1870г., когда юноше едва исполнилось 16 лет. В соответствии со своими опереточными пристрастиями он обратился к «Синей бороде» Ж. Оффенбаха: как и в оригинале, переложил прозой разговорные диалоги и стихами – музыкальные номера и текст выглядел очень пристойно. И впоследствии Лишин чаще всего обращался именно к французским текстам (так как по матери это был его второй родной язык). За ними по численности следуют переводы с итальянского, затем – с немецкого. «Синяя борода», опера-буфф. Переделал с французского Гр. Лишин-Нивлянец, представлено в первый раз в Киевском театре Бергера 5 декабря 1870 г. Одесса, 31 июля 1870 г. Самым неожиданным в истории лишинских переводов является их дальнейшая судьба. Его тексты дожили до наших дней; они публикуются, звучат со сцены – то в чистом виде, то с некоторыми изменениями, вот только его имя на титульном листе по-прежнему опускается, а иногда и вовсе заменено. Как могло случиться, что авторство сверхпопулярных строк приписано другим – сыграла ли здесь роль слабохарактерность, доверчивость и открытость Лишина, неумение говорить «нет», - объяснить практически невозможно.

В романсовых переводах Лишин выступает как поэт-лирик, пишущий гладко, красиво, элегично. Особенно его привлекали: Шуман, Гейне, Шамиссо, Лист.

Его литературный дар проявился едва ли не ранее музыкального. С юных лет в письмах и деловых записках Лишин изъяснялся стихотворно. Окружающих поражало его умение экспромтом выдавать остроумные пародии и эпиграммы среди обычной бытовой болтовни.

При жизни Лишина под псевдонимом Нивлянский (от родового села Нивное) была опубликована лишь небольшая часть его стихов в газетах и журналах. Спустя несколько лет, стараниями братьев, в 1890 г. в Петербурге вышла книга его стихов под названием «Лишин Г.А. Стихотворения», второе издание «Лишин. Поэзия. СПб. 1908 г.». Однако в бумагах частных лиц встречается много стихов, очевидно, не найденных родными и потому не вошедшие в сборник. Стиль Лишина – гладкий, практически без литературных погрешностей; излюбленный метр – пятистопный ямб (весьма характерный для русского стихосложения). Благодаря несомненной мелодичности, многие его стихотворения быстро превратились в романсы и в этом виде завоевали большую популярность.

Жанр мелодекламации – монолога на фоне музыкального сопровождения – имеет долгую и богатую историю. В отличие от большинства исполнителей, обращавшихся к названному жанру, Лишин, напоминая средневековых и предвосхищая современных бардов, как правило, в себе одном объединял автора текста, композитора, аккомпаниатора и чтеца. М.И. Иванов писал: «Читал он превосходно, лучше многих заправских актёров, без всякого ложного пафоса и ненужных подчёркиваний, переходя, в случае надобности, в певца; музыка его вообще отлично иллюстрировала его декламацию». Мелодекламация – это чрезвычайно оригинальная форма поэзии. Сочетание звучного стиха с прекрасной музыкой действительно производит чарующее впечатление, именно тогда, когда исполнение того и другого соединено в одном лице.

Возрождённый Лишиным вид искусства при его жизни завоевал сверхпопулярность. Однако после его кончины тематика мелодекламаций стала мельчать; участились обращения к текстам низкого литературного достоинства, музыка свелась только к изобразительности.

Лишин прожил короткую жизнь, в течение которой оставался большим ребёнком – наивным, восторженным, хвастливым, разбросанным. Он не завершил большинства своих начинаний, но при всей скромности его таланта, без него русская музыкальная культура оказалась бы значительно беднее.

Запущенная внутренняя болезнь, при внимательном отношении к ней, не имела бы дурных последствий, а между тем болезнь унесла его в могилу. Передавали, что во время последнего недуга его в Петербурге он, при весьма мучительном состоянии, ещё садился к роялю, а когда уже вовсе не вставал, то рояль придвигали к его постели.

Скончался Григорий Андреевич Лишин в Петербурге 15 июня 1888 года, в возрасте 34 лет. О безвременной его кончине скорбели все. Газеты полнились траурными статьями и поминальными очерками. Редактор «Гражданина» князь Мещерский В.П. писал: «В наше время, когда говорить надо о музыкальном таланте, вам задают, прежде всего, вопрос: какого он лагеря? Лишин был, бесспорно, музыкальный талант, и тем ценнее был его талант, что он один из немногих, и даже, кажется, единственный был музыкальный талант, который не принадлежал ни к какому музыкальному лагерю и любил музыку всею своею поэтической душой, как любил юноша свой первый идеал любви. Он был и привлекателен этим чистым обожанием музыки. Оно давало ему то, что никто из наших музыкальных талантов не имеет, смирение и поэтическую беспечность к своей музыкальной судьбе. Лишин был душа-человек в музыкальном мире, как во всех сферах сношений с людьми, и не заботился никогда о том, чтобы музыка дала ему карьеру. Он не знал, что значит ухаживать за теми, которые могли бы его выводить в музыкальный люд, как не знал и того, что значит написать музыку для того и другого удобного и выгодного момента. Он сочинял, как играл, когда вздумается, и, как я сказал, с детскою беспечностью любил свою музыку. Его «Дон Сезар» прелестная вещь по грации и поэтичности мотивов, но она, же свидетельствует о том, сколько силы для творчества было ещё впереди у этого молодого таланта, если бы не смерть! Ужасно это беспощадное слово, когда оно означает, что хлад её печати лёг на человека, с жизнью которого, как с весною, все друзья его соединили улыбку и чистый луч тёплого душевного света!»

«Первая панихида по скончавшемуся вчера 15 июня, в 10 часов вечера Г.А. Лишина состоялась сегодня, 16 июня, в 1 ¼ часа дня, в водолечебнице доктора В.И. Афанасьева в Озерках. Умер от воспаления почек, в той самой комнате, где доживал свои последние дни покойный. Передают, что Лишин не верил в близость смерти и перед самой кончиною был исполнен самых розовых надежд относительно будущей деятельности и своих произведений. Очевидно, его душа была ещё полна жизни и бодрости. Тем прискорбнее эта утрата. Оставил молодую жену. Погребён 18 июня в 12 часов дня рядом с Серовым, вблизи Мусоргского и Бородина, непосредственно позади первой. Гроб несли братья покойного». Новое время от 16 июня сообщало: «Г.А. Лишин скончался 15 июня, о чём вдова его, Анна Захаровна извещает. Панихида в 1 час дня и в 8 вечера Невский проспект, 90».

Хочется привести стихотворение брата Григория, Ивана Андреевича Лишина, написанное в Самаре 27 января 1891г.

В отношении жены Григория Лишина, некой Анны Захаровны, полная неизвестность. Упоминается она только в некрологах, откуда ясно, что она была молодая женщина. Никто из родственников и друзей о ней не вспоминает в своих мемуарах. В наше время одна из исследователей его творчества Л. Золотницкая считает, что это актриса Александрийского театра Анна Захаровна (Никаноровна) Тютрюмова (1875 – 1931), дочь известного живописца Никанора Леонтьевича Тютрюмова (1821 – 1877). В архиве РГАЛИ мне удалось отыскать её воспоминания, записанные с её слов в доме ветеранов сцены в Ленинграде в 1930 году. Там она вспоминает, что играла в Александринке с 1876 – 1881 гг. В 1881 году вышла замуж, но за кого не указано и ушла из театра. О муже и детях воспоминаний нет. Значит это не она. В нотах романса Григория Лишина «Дождя отшумевшего капли…» мы видим, что он посвящён некой Н.М. Михайловой-Нивлянской, стихотворения, посвящённые Н.М.М. и Н.М., но кто эта певица выяснить не удалось пока. Фамилия Михайлова, скорее всего псевдоним.

В документах брата Григория Андреевича можно найти канву, набросанную им для поэмы, с заголовком: «Как хороши, как свежи были розы» (музыкальные знаки неразборчивы в подлиннике).

«Бал был в полном разгаре. Весёлые пары неслись…. Мириады огней радужно переливались в гранях хрустальной люстры…. Меня не увлекала вся эта суматоха и веселье. На террасе, выходившей в чудный сад, я любовался фантастическими фигурами облаков, быстро пробегавших перед луною. Но вдруг раздались звуки вальса, не похожие на обыкновенный танцевальный мотив, какая-то тихая грусть звучала в нём и манила к себе, и я покинул чудный сад для душной залы. Сделав шаг с террасы, я остановился, поражённый прелестным виденьем …. Мне бросилась в глаза свежая гирлянда роз, дивного цвета, спускавшаяся с её плеча…. Мне припомнилось начало Мятлевских стихов: «Как хороши, как свежи были розы»….

                        Да! Хороши и свежи были розы,

                    В которых мне явилась она;

                    Чуть вспомню прошлых дней мучительные грёзы

                    И снова жизнь мне не полна….

                                                  Мне не забыть то дивное виденье,

                                        Оно затмило всё, явившись предо мной –

                                        Где песни той любовь и вдохновенье?

                                        Где нежный отклик песни той?

Она была певица…. Перед её талантом преклонялись, она умела дивной передачей вызывать слёзы у самых бесчувственных и холодных людей. Я увлёкся…. И хотел ей это выразить, не так как все выражают, и вот на мотив того вальса я положил стихи. Могли я в них умолчать о нашей первой встрече; и мотив был чужой, и первая строка где-то слышана, но чувство-то я вложил своё, и верно она это поняла: она весело подбежала к роялю, бойко взяла первые аккорды… и запела с грустью.

«Да! Хороши и свежи были розы». Через два года. Октябрьский вечер…. Мелкий дождь падает на тротуары, уже смешавшие снег с грязью…. К подъезду ярко освящённой церкви Знамения ждут невесту…. Досужие сплетницы толкуют о средствах жениха и новой шляпке посажённой матери…. Я спешу на вокзал в далёкую провинцию, пытать удачи там, где не знакомство и требования приличий доставляют успех лёгкий и недостойный зависти – а вступаешь в борьбу с незнакомою публикой, я не мог устоять против искушения – взглянуть на неё в последний раз; меня так и влекло к тому крыльцу, куда должна была подъехать её карета. Не успел я взойти на крыльцо, дверца кареты отворилась и она показалась в ослепительном сиянии своей красоты. Несчастные люди мы, артисты…. Самолюбие было оскорблено тем, что в руке, отданной другому, был букет роз. Она и розы в моём уме сливались во что-то одно целое, принадлежащее мне. Мне вспомнились другие розы и напрасно стройно гремело: «Исаия ликуй!» - в моей душе резким, диссонирующим контрапунктом звучало: «Как хороши» …. Я выбежал оттуда…. Дождь хлестнул мне в лицо и пронзительный свисток, долетавший с вокзала, как бы вторил настроению. Я бы хотел сам таким свистом заглушить и этих певчих и поздравления и пожелания…. А в душе всё-таки звучало: «Как хороши, как свежи были розы».

Через два года. Я случайно услышал в Павловске тот вальс и задумался. «Не напоминает ли тебе чего-нибудь?» - спросил мой друг. Вернее, кого-нибудь, - отвечал я. Скажи, где она? Уже год, как на кладбище…. Умерла, неужели? Муж оказался негодяем, мучил, бил её…. Не продолжай, - не надо!

На другой день я отыскал её могилу и положил букет из белых роз на плиту. Склонив колена, я хотел сказать: «Упокой Господи», но как назло, - это демон»….

Так оканчивается набросок, отрывистость которого, говорит о программе предположенной поэмы. Здесь просвечивает индивидуальность и чувство автора. Певица Н.М. Михайлова была первой исполнительницей романсов Григория Лишина: «Поверить можно», «Первая любовь». Именно ей он посвятил свои стихотворения: «Песни разлуки», «Видению», «Н.М.М.», «Н.М.», «Живи».

В 1908 году вышла в Петербурге книга Г. Лишина «Поэзия». Газета «Одесский листок» за 22.01. 1908 г. сообщает: «Вышла из печати новая книга «Поэзия» Григория Андреевича Лишина, известного поэта и композитора. … Сборник продаётся во всех книжных магазинах и киосках города. Средства от издания поступят в пользу «дочери?» покойного господина Лишина».

Лишина похоронили в Петербурге в Александро-Невской лавре. «Церковь Благовещения не могла вместить всех, пришедших отдать последний долг усопшему и поклониться его телу. Густой толпой стояли и молились люди. Настроение всех было тёплое, все чувствовали, что смерть жестоко отняла от нас лучшие надежды, вырвала человека, который только встал у дела. Престарелый отец покойного, сгорбленный страшной потерей и молодая красавица, вдова покойного, горе их было безгранично, были живым выражением скорби. Многочисленные родственники покойного были вокруг гроба. Отец сказал одному из присутствующих: «Младший сын мой пролетел в жизни семейства, как метеор, он всех осчастливил, оживил и вдохновил своим присутствием и угас прежде, чем мы успели нарадоваться им» - писал журнал «Свет». Отпевали Григория Андреевича в церкви, где похоронен сродный ему по таланту и музыкальной деятельности граф М.Ю. Вельегорский. Похоронили на кладбище, где покоятся: М.И. Глинка, А.С. Даргомыжский, А.Н. Серов, учитель Рубинштейнов – Виллуан и лежащий рядом с Лишиным – Мусоргский. Когда опустили гроб в могилу, рыдали не только родные, но и просто знакомые. Нужно ли говорить, что почти все литераторы и музыканты, находящиеся в Петербурге, были на могиле. День был удивительный. Горячее солнце с высоты оживляло трогательную картину расставания с любимым человеком. На гроб было положено много венков от почитателей его таланта и друзей и, между прочим, «от музыкальной прессы», с надписью: «Русскому даровитому композитору Григорию Андреевичу Лишину». Над свежей могилой были прочитаны стихотворения: П.А. Завадовским, В.А. Величко (талантливый поэт, товарищ Лишина по Училищу), А.А. Плещеевым и П.М. Свободиным.

Публика долго не расходилась перед свеженасыпанным холмом. В течение целого дня приходили из города поклониться новой могиле безвременно угасшего таланта. В печати мы встречаем стихотворения: товарища Лишина – С. Плаксина и Хрущёва-Сокольникова.

Через год музыкальное обозрение «Нувелист», так описывает годовщину смерти: 15 июня, на кладбище Александро-Невской лавры, совершено освящение и открытие памятника на могиле композитора Г.А. Лишина. Перед открытием памятника, имеющего вид часовни, в церкви Тихвинской Божией Матери были отслужены заупокойная литургия и панихида, на которых присутствовало много публики и родные покойного.

Высокая металлическая часовня – памятник, с конусообразным куполом и полукруглыми окнами. Внутренность часовни имеет изображение Спасителя, молящегося о чаше; тут же аналой, крест и множество венков. На могильной плите выбита надпись: «Проблеск жизни твоей между нами составлял счастье семьи». Присутствующим на открытии памятника раздавали страничку из мелодекламации «Первые цветы» Завадовского, посвящённую памяти Г.А. Лишина. На открытии памятника один из братьев Григория Андреевича, Иван Андреевич Лишин, прочитал своё стихотворение:

В настоящее время на кладбище лежит декоративная плита, с надписью: «Григорий Андреевич Лишин и дата», которая появилась в этом уголке композиторов в 50-тых годах ХХ века. Сохранились до сих пор могилы и памятники: Мусоргского, Серова, Даргомыжского, Чайковского. Но памятник—часовня и плита, Григория Лишина исчезли после революции. Даже сами сотрудники этого, так называемого «кладбища – музея», проводят оплачиваемые экскурсии, но ничего не знают о его истинной могиле. В 2009 исполнится 155 лет со дня рождения композитора, и может быть, кто-то об этом вспомнит и восстановит памятник на своём месте.

В заключение надо сказать, что слова музыка, искусство, ободряющие и возвышающие настроение духа людей, дар исключительных натур. Немногим даётся сила гармонии, захватывающая душу, как немногие отдают людям всю свою душу.